— Тоха, — на выдохе выпалила с облегчением. Я обрадовалась тому, что не психичка. Что всё было по-настоящему.

Тоха переместил ладонь с плеча мне на шею. Этот привычный жест вызвал трепет внутри. Мне словно опять было семнадцать и я бесповоротно была влюблена в придурка, который любит грызть семечки и жевать холодную кукурузу из банки. Он второй ладонью потянулся к моей повисшей чёлке, которая вечно падала на глаза. Я вспомнила даже, как Он вечно ворчал, что когда-нибудь ослепну из-за того, что волосы перекрывают зрение. А ещё постоянно собирал мне хвост на макушке и подтрунивал над тем, что я похожа на пальму.

— Столько лет, Мара. Господи, — от его голоса у моего лица губы вспыхнули от жара его дыхания.

— Ты настоящий, — на выдохе с опаской прошептала я, пошатнувшись. — Ужас какой! Ты, блин, реальный! — неожиданно перешла на крик, который его удивил. — Ты Никольский! Господи! Твоя мать!

— Успокойся, — выставил руки Платон. Он повернулся к Людмиле и кивнул в сторону двери.

Девушка оказалась не глупой. Все быстро скрылись за дверями стеклянной перегородки. Платон взял пульт со стола, нажал на кнопку, и стеклянная перегородка скрылась за жалюзи. Платон аккуратно положил пульт на стол и из-под бровей посмотрел на меня. Он шагнул ко мне, я от него. Для меня это был кошмар во плоти. Я целый год лечилась от этого бреда! Посещала психологов, психиатров! Потому что никаких восемнадцатилетних Антонов не проживало в том маленьком посёлке! Не было! Я тогда реально решила, что тронулась умом.

Платон откинул две папки в сторону и, раскрыв третью на столе, глухо усмехнулся.

— Марианна, значит. Ермакова. Чёрт! — покачал головой мой кошмар наяву с улыбкой на губах. — Охренеть! Мара мне нравилось больше.

Платон так быстро оказался рядом, что я даже среагировать не успела. Он притянул меня к себе, и губы обожгло поцелуем, который пустил по телу такую вибрирующую волну, что я чуть было равновесие не потеряла. Почувствовала себя снова семнадцатилетней девочкой, которая ждала каждый вечер своего «спасителя», сидя на причале. А когда видела Его, сердце замирало на секунду, сжималось в груди до боли, а потом и вовсе пускалось в пляс. Я не могла поверить, что, оказывается, не больна да и не была никогда, кроме того депрессивного состояния из-за развода родителей.

— Столько лет прошло, а меня до сих пор колбасит от тебя, — усмехнулся Платон, крепко стиснув меня в объятиях.

Я не сразу осознала, что мы делали и где. Платон заметил, как я смутилась, и оборвал контакт между нами. Он резко изменился в лице. Физиономию перекосило от злости. И неожиданно для меня Никольский перешёл на крик:

— Ты уехала! Даже не попрощалась! Ты бросила меня там одного! Я три дня ждал тебя, Мара! Три долгих дня!

А у меня не нашлось слов, чтобы оправдаться. Тогда решала не я.

— Меня увезли. Мы уехали в спешке. Помнишь тот вечер, когда ты не пришёл? — Платон от моих слов нахмурил брови. — В тот вечер я ждала тебя. Хотела попрощаться или взять хотя бы какой-нибудь контакт для связи. Но ты не пришёл…

— Мой отец. Это всё он, — прошептал Никольский.

Мне словно пощёчину дали. Я в ужасе посмотрела на него.

— Я даже записку не смогла написать. Вернулась домой, чтобы оставить хоть какую-то весточку, но Паша засунул меня в машину, и мы уехали. А потом я начала лечение…

— Лечение? — выпучив глаза посмотрел на меня Платон. — Снова?

— Мне никто не верил, что некий Тоха помог мне выйти из депрессии. Ведь никакого Тохи или Антона не проживало там. Мама с бабушкой скептически смотрели на меня. Они думали, что я придумала тебя. Психолог сказал, что ты лишь образ. Вот и всё, — пожала плечами под конец.