Полюби меня снова Яника Орлова

1. Пролог. Марианна

До сегодняшнего дня не осознавала, что мне до сих пор трудно об этом говорить. В моём положении я уже должна быть постояльцем психдиспансера. Пожизненно. Она практически сделала из меня податливую куклу. По идее, можно было подать в суд на людей, которые помогли ей. С властью отца в Москве я бы выиграла. И она бы ещё осталась мне должна. Но… я не такая жестокая, как она.

Платон встал по левую руку и погладил ладонью по плечу.

— Марианна, — прервал он наше молчание.

— Нет! Ты для меня как напоминание того ужаса, что мне пришлось пережить. Понимаешь? Как чёртова красная тряпка для быка. Из-за тебя она взбесилась! Из-за тебя меня почти сделали овощем! Вытравили из головы практически насильно! Я не могу смотреть в твои глаза. Не могу чувствовать себя с тобой как раньше. Мне слишком больно видеть тебя, Тох, — заметила, что Платон хотел возразить. Но я не дала и слова вставить. — Нет. Ничего не говори. Я была так счастлива. Но тот месяц останется лишь сном. Останется лишь побочным эффектом от моих таблеток. На этом и закончим.

Мне стало плевать, как он воспримет мои слова. Я сказала так, как чувствовала. Если бы не Он, то, чёрт бы его знал, как бы всё обернулось сейчас. Я бы, возможно, работала с Пашей под началом отца. Было бы всё нормально. Наверное. Не знаю. Это не точно.

— Ну, прости! — неожиданно сорвался на крик Платон. Он наступал, я отходила. — Я напоминание? — фыркнул он. Почувствовала лишь, как ногами уперлась в кровать. Платон, не раздумывая, толкнул меня, и я свалилась. Видимо и алкоголь сделал своё дело. — Больно видеть? Отлично! — он забрался на кровать и практически вдавил меня в матрас. — А сейчас, с ним, ты тоже счастлива? Так же, как и раньше со мной? — Платон навис надо мной, и наши лица оказались буквально в нескольких сантиметрах. — Что ты молчишь? М? Твоё тело помнит меня. Хочет, — Никольский провёл ладонью по моим рёбрам, груди. С моих губ сорвалось лишь глухое шипение, когда он стянул одну лямку бюстгальтера. Как будто мне прижигали кожу, и она плавилась от прикосновений. — А тут, — он постучал пальцем по моему виску, — ничего. Я не галлюцинация. Разве я похож на глюки? М?! — процедил он мне в губы, которые успели пересохнуть от нашего учащённого дыхания. — Или ты забыла, что если бы не я, тебя бы здесь не было! — ядовито усмехнулся Никольский, мазнув губами по моим.

Непроизвольно, но я сглотнула. В горле всё пересохло и от алкоголя, и от дыхания.

Меня это не то чтобы задело, но взбесило. Я не успела даже среагировать, чтобы ударить по его надменной физиономии, как Платон перехватил руку и закрепил над головой.

— Я свяжу тебя, Марьяш.

— Рискни! — прорычала я, дёрнувшись к нему.

Но он ничего не сделал, только впился снова в мои губы. Алкоголь разжёг такое пламя внутри, что я даже подумала о том, как из моих ушей повалит дым. Мне не хватало воздуха, мозг превратился в кашу, а конечности я просто перестала чувствовать.

— Ты не можешь сопротивляться чувствам, Марьяш, — твердил он сквозь поцелуй. — Ты не можешь обвинять меня в том, что твоя мать на всю голову двинутая. Ты не можешь отрицать, что ты всё ещё любишь меня! — Платон вцепился в мой подбородок и немного отдалился. У меня всё плыло перед глазами, слабость в теле притормаживала движения. Чувство, словно я там, где должна быть, не покидало меня. Не сразу даже поняла, что вообще не дышу. — Я не только прошлое, — прошептал Платон мне на ухо. — Я твоё прошлое, настоящее и будущее. Только со мной тебе будет так хорошо. Несмотря на всю боль, страдания и сожаления. Только я подарю тебе покой.

Когда он закончил фразу, встал с кровати, налил себе рома и выпил залпом. А я лежала и даже пошевелиться боялась, принять каждое Его слово. Через тернии к звёздам? Так, что ли?

Платон повернулся ко мне и немного наклонив голову, усмехнулся.

— Когда придёшь домой и поцелуешь своего любимого, не забудь подумать о том, как трясло тебя несколько минут назад лишь от поцелуя. Продолжай убеждать себя в том, что я враг номер один, — указал он на меня пальцем. — Думай, — постучал пальцем по виску, — что я лишь глюк. Если тебе от этого будет легче. Но ты не изменишь того, что я был, есть и буду, — Платон оттянул воротничок рубашки и одна пуговица расстегнулась под натиском. — Но как бы ты себя ни вела, я всё равно люблю тебя.

На последней фразе он и покинул комнату. Хлопок двери ванной вывел меня из ступора. Мне лёгкие сдавило, словно под прессом. Я абсолютно не понимала, каким образом встала, как оделась и, самое главное, — как сбежала. Неслась так быстро, что лёгкие полыхали от дыхания. Голова кружилась от алкоголя и меня тошнило от сухости в горле. И я ни в коем случае не хотела возвращаться домой в таком состоянии. Смотреть в глаза Артёму и врать о том, чем занималась вечером.

2. Глава 1. Платон

Когда человек встречает своего человека, ему достаточно 0,12 секунды, чтобы влюбиться.

© Научный факт

Октябрьское солнце радовало своим теплом после затяжной хмурости и причуд погоды. На двадцатом этаже в кабинете отца реально старался не думать о том, что он вопил на подчинённых за их, кстати, проступок. Пытался не обращать внимания, а лишь упиваться лучами тепла, нежиться, чтобы тёплое солнышко притянуло в свои объятия. Лучше бы просто тишина. Она была бы сейчас как никогда вовремя.

— Ром, что там у нас с новым составом производственно-технического отдела? — хриплый от крика голос Никольского-старшего вернул меня в реальность.

Я обернулся, чтобы посмотреть на провинившегося главного бухгалтера и, по ходу дела, бывшего начальника ПТО. Рома что-то активно пролистал на планшете, выдавил улыбку и посмотрел на босса. А следом и меня одарил вниманием. Но ненадолго. Здесь главная шишка на ёлке не я.

— Трое сегодня прибудут. Как раз уже, скорее всего, поднимаются, — Роман Анатольевич, заместитель моего отца, кротко ответил на его серьёзный вопрос.

Альберт Степанович Никольский в бешенстве посмотрел на подчинённого. Таким диким взглядом карих глаз, что даже мне стало не по себе. Отец сурово посмотрел сначала на меня, следом на Веру Олеговну, которая, скорее всего, дорого заплатит за потерю пары-тройки исчезнувших миллионов в никуда. А вот Иван Петров, как я уже сказал, скорее всего, бывший начальник производственно-технического отдела, стоял потупив взгляд. Готовился к тому, что Никольский снесёт его голову.

— По собственному их, — отчеканил отец. У меня губы дёрнулись в улыбке. Пожалел всё-таки. Но не долго музыка играла. — Ты! — указал он на меня пальцем. — Займёшь его должность.

— Я?! — с нескрываемым удивлением посмотрел на родителя. — Отец, я лучше в проектно-конструкторском отделе останусь.

— Ты-то хоть не пререкайся! — холодно процедил мужчина, поправив подёрнутые сединой каштановые волосы. — Покатаешься, с тебя не убудет! Будущий начальник должен всё попробовать!

Кротко кивнув, пытался сдержаться от рыка. Последнее время с отцом у нас не ладилось конкретно. Год точно. Он явно готовится отойти на пенсию, но никак не свалит, чтобы передать штурвал правления. Задрал планку такую, что никакая собака не допрыгнет. Даже такая дрессированная, как я. За восемь лет в компании успел поработать везде. Хоть и учился на инженера. Альберт Степанович, словно пытался выжать из меня всё, чтобы я сказал ему: «Я сдаюсь, отец!». Но нихрена. Я не для этого четыре года учился, а потом ещё восемь терпел дерьмовый характер родителя.

— Свободны, — процедил Никольский-старший, смотря на бывших работников.

Стоило ему повернуться ко мне, как я уже знал, что он скажет. По глазам уже читал. Хрен знает. Мысли, возможно, научился читать его. За тридцать лет наловчился предугадывать каждое его действие. Даже в компании знали каждое выражение Альберта Степановича. Уж больно мимика развита. Мой отец не походил на «старикашку» в свои пятьдесят восемь. Наоборот. Широкоплечий, смуглый, с пожаром в глазах. Массивная челюсть, даже горбинка на носу, доставшаяся в приключениях по молодости, создавали образ серьёзного противника. Никольский к пятидесяти захватил весь город. Каждый магазин, каждый торговый центр, каждый проклятый дом — его работа. А я до сих пор в тени. Трудно затмить такого, как мой отец. Очень! А уж переплюнуть, тем более.

Обведя взглядом просторный светлый кабинет, задумался о том, что именно здесь я впервые встретил ту, от которой сейчас с удовольствием бы избавился. Высокие потолки, панорамные окна во всю стену освещали и делали кабинет грозного и сурового руководителя менее холодным в вечно напряжённой атмосфере. Массивный дубовый стол, покрытый тёмным лаком, кресло тёмно-коричневого цвета, даже кожаный диван и «холодный» стеклянный стол вырисовывали психотип родителя, как жёсткого и деспотичного начальника. Такой же холодный, как и стол… на котором он завтракает, обедает и периодически трахает секретаршу. Канонично. Не правда ли? В лучших традициях большого босса. Кабинет — это лицо руководителя. А у моего отца и так всё написано на лице. Годы жизни без постоянной женской ласки и работа, которая всегда на первом месте, ожесточили его и без того ледяное сердце. Именно таким хотел он меня видеть: жестоким, расчётливым, суровым и деспотичным управленцем компании, которой отец отдал всю свою жизнь. Я далеко не старший сын. Я лишь тот, кто прогибается под тяжелой рукой «старшей сестры» и отца, который отлично управляет «родственницей». «Николь-строй» — его детище, его дочь. Самая любимая и послушная, которая, к сожалению, слушает только его.