Экзамены, которые я сдал с горем пополам, были позади. Июльское солнце припекало даже через окно. Юра, наш усатый нянь, пару раз предлагал сходить прогуляться, но я уже целую неделю сидел дома. Мне здесь делать было нечего. Все мои друзья остались в городе. Даже сестра смогла отпустить маму так быстро, а я вот нет.

Даже как-то стало обидно, что я остался один, кто помнил об Алевтине Никольской. Отец, конечно же, знатно подсуетился. Обманул систему, пара строк в заключении, и она уже не самоубийца, а просто отравилась таблетками. Лёгким движением руки, которая подсунула под нос крупную сумму нужному человеку. Нарушение не только на физическом уровне, но и на духовном. Маму кремировали, а прах развеяли.

Жизнь. Реальность. Во всех оттенках чёрного. А сколько их, кстати? У чёрного цвета нет, мать их, оттенков. Это чуть ли не единственный цвет в природе, который оттенков не имеет. Такой же привилегией обладает и белый цвет, у которого тоже нет никаких других оттенков. Единственный цвет, который можно назвать оттенком черного — это серый цвет. А всё почему? Да потому что, бывает либо белая, либо чёрная полоса. Серой… нет. Но можно застрять посередине, как я. Ни туда и ни сюда.

На восьмой день затворничества меня прорвало. Решил прогуляться до озера, которое мы раньше посещали с мамой и изредка с отцом. До всей власти, которую он приобрёл. Даже до того, как он стал холодным ко всем окружающим. Только требовал, указывал. Не удивлюсь, если это он попросил маму выпить дозу снотворного больше, чем положено.

Густой сосновый бор встретил меня еле ощутимой прохладой и ярким еловым запахом. Даже дышалось здесь по-другому. Свежо, тихо и никаких доставучих Юр, который контролирует сколько я съел за завтраком, обедом и ужином. Хоть в туалет со мной не ходит.

Здесь находилась старая хижина рыбака, которая уже сто лет как опустела. Лодка стучала о причал прогнившим деревом в потоках лёгкого ветра, который даже в чаще леса был тёплым. Видимо, кто-то ещё плавает на этой обшарпанной посудине. Деревянный домик встретил меня запахом сырости, земли и чего-то ещё. Присутствия. Вот чего. Деревяшки причала скрипнули, и я услышал шорох. Списал это на озорную белку или ёжика. Шагнув глубже, заметил старые сети, ещё одну лодку, даже удочки самодельные. Я прекрасно понимал, что рыбы здесь нет. Этот домик просто жалко снести. Хоть и старый, можно провалиться в воду сквозь гнилые доски, но до сих пор стоит. Здесь всё равно выглядит уютно. Атмосферно. Заприметил в углу два кресла-качалки бирюзового, потерявшего должный вид, цвета.

Я хотел было вытащить одно из них, очистить от пыли и грязи, как услышал всхлип. Обернулся и встретился взглядом с неистово-синими глазами, наполненными слезами.

«Я таких ещё не видел», — единственное, что пришло на ум.

— Эй, — осторожно прошептал, шагнув к обладательнице красивых глаз.

Из-за старой лодки снова выглянула девушка, испуганно посмотрев на меня. Её тёмно-русые волосы упали ей на лицо, и что я ещё отчётливо заметил — яркие веснушки на щеках. Девушка шмыгнула носом и спряталась за древней посудиной.

— Я не думал, что здесь будет кто-то, — шагнул уверенно к лодке. — Извини, если потревожил.

— Уходи, — дрожащий, наполненный болью голос раздался из-за лодки. — Я первая пришла.

— Застолбила? — усмехнулся, замерев.

— Да. Уходи.

Покачав головой хотел было уйти, но что-то остановило. Аккуратно перешагнул на соседнюю доску, а следом и на другую. Но уже будучи почти у самой лодки, выдал себя противным скрипом, который ударил по перепонкам. Девушка резко повернулась ко мне, и я увидел старое лезвие от бритвы в её руках, которое нависло над запястьем. Сам не понял, как оказался на коленях, как схватил эту придурочную за руку и, чёрт возьми, как влепил пощёчину.