Не стало театра, не стало отца. После океана неудержимо тянуло к воде. Городская речка недоразумением тащилась за ней из детства и раздражала своей скорбной неспешностью. Мать решила переехать к сестре в деревню, поближе к могиле, где захоронили запаянную намертво урну. Оля продала квартиру и поселилась в крошечном черноморском городке с райской осенью и пронизывающими весенними ветрами. Летом городишко оживал, разбухал туристами, манил мерцающими страстями, незабываемо короткими встречами. Оля любила бродить по пустынному вечернему пляжу, вдыхать завораживающий запах водорослей и слушать море. А папа был прав. Она и сейчас шляется и порт недалеко, значит, не просто шлюха, а самая что ни на есть портовая. Но теперь она ищет такие же, похожие на светлячков смеющиеся глаза, точеный греческий нос и несносную тягу к справедливости.

Шагнула на настил вокруг бара, шмякнула на деревяшки сланцами, нагнулась, чтобы стряхнуть песок с ног и замерла, услышав голос. Спина, утвердившаяся на высоком круглом табурете, чуть покачивалась в такт музыке. Бармен поставил на стойку широкий стакан мохито. Она подошла тихонько сзади, хотела просто послушать голос, но мужчина неожиданно развернулся. Шальные, немного пьяные глаза и такая знакомая улыбка. Пляжная сумка выпала из рук, а Оля продолжала стоять столбом и как идиотка улыбалась в ответ. Он притянул за руку и зашептал на ухо. Ничего не разобрала, а уткнувшись в шею, вдыхала родной запах. Она его нашла. Даже если через неделю укатит к жене и детям, сейчас он будет любить только ее.

…Сегодня будет дождь, на завтрак молоко,

И падалиц в саду пунктирные эскизы.

Озябшая голубизна легко

Осядет в пыль, на стены и карнизы.

Она омоет дом, отрежет все пути,

Скользнет вдоль изгороди в лихорадке танца,