Театр! Есть что-то возвышенное и прекрасное в этом слове, слышится в нем горячий шепот влюбленных, вкрадчивый голос соблазна, шум сражения и гром небесный. Увы, складское помещение наименьшим образом подходило для создания атмосферы театрального волшебства. Подвал был дряхлым и обшарпанным – длинные, покрытые сатиновыми чехлами деревянные скамьи, громоздкая обшарпанная тумба посреди сцены, задником для которой служил большой отрез мешковины, прибитый торчащими наружу гвоздями к широкой доске, закрепленной под потолком; в углу скучало расстроенное, видавшее виды, пианино. Ветхие стены, завешанные портретами знаменитых писателей, хранили печать неблагоустроенности.

…Театр начинается с вешалки! Если так, то в подвале он заканчивался там же, возле двух рядов неглубоко вбитых гвоздей, тянущихся от входа до небольшого закутка, где стояло ведро, предназначенное… впрочем, водопровода тоже не было.

– А что вы так далеко сели? – приветливо улыбаясь, спросил старик. – Идите сюда, к нам. Чайку попейте. Поговорим.

– Спасибо, – обрадовался юноша.

– Вы про нас как узнали? – поинтересовался старик. – Или пригласил кто?

– Нет. Я случайно зашел, – честно признался юноша, застенчиво поглядывая на разгоряченных игрою актрис.

– А, ну-ну, – одобрил старик, посмотрев на него внимательно, так, что юноше сделалось неловко, и он отвел глаза.

И действительно, он зашел случайно.

В сквере, возле моста, неподалеку от летнего кафе, его привлекла странная надпись. На проржавевшем металлическом щите, рядом с шашлычным и пивным меню, кривыми буквами было выведено слово «Театр». Ничего похожего на театр поблизости не оказалось, однако, пройдя чуть дальше, юноша увидел такую же надпись на шатком заборе – косо намалеванная стрелка указывала на низкую ржавую дверь ведущую в подвал жилого дома. Рядом была пришпилена бумажная афиша, а под крохотным бетонным козырьком тускло мерцала электрическая лампочка.

Обойдя огромную лужу, которая каким-то чудом не высохла, несмотря на несносную жару, юноша потянул тяжелую дверь и вошел внутрь.

Ему сразу не понравился старик. В его облике было что-то неприятное и даже отталкивающее. Казалось, в глазах его не хватало чего-то необходимого – они были холодны и безжизненны, как у человека, потерявшего последнюю веру в человечество, знающего все обо всем и не надеющегося встретить в этом мире ничего нового и интересного.

Всего актеров было семь человек, трое мужчин, включая старика, и четыре девицы. Они тихо переговаривались, курили и пили чай.

– Простите, – вежливо спросил юноша, – а почему нет зрителей?

– Хе-хе. Почему, – невесело засмеялся старик. – Мы тоже хотели бы знать: почему?

– Но ведь можно пригласить знакомых.

– Так уж все знакомые этот спектакль видели, – старик обреченно махнул рукой. – Никто не придет.

– И не раз! – добавила игравшая злодейку томная красавица и улыбнулась юноше.

– Даже если придет всего один человек, мы будем играть так же, как для ста! – решительно заявил старик. – Для настоящего актера важна сцена, а не количество поклонников или поклонниц!

От этих слов актеры загрустили и взоры красавиц затуманились. Тогда старик запустил руку под стол и выудил оттуда бутылку вина.

– Ну, по маленькой! Для отдохновения…

Разговор сразу оживился. Хотя говорил преимущественно старик, а все остальные пили и слушали.

– Актер во время игры должен видеть картины, – педагогично изрек старик, осушая рюмку. – Что вижу? Вот главный вопрос! Играю и смотрю, как в кино. А иначе, это будет простое кривляние, не имеющее никакого от ношения к искусству, когда артист выходит на сцену не для того, чтобы про живать роль, а для того, чтобы демонстрировать себя и свои достоинства, у кого что есть… А если видит актер, то и зритель тоже будет видеть.