Доктор Лукин не признавал ни церковных таинств и, тем более не верил в «восставших» мертвецов. Илья Ильич полагался на науку и считал религиозные ритуалы пустым занятием, даже при душевных болезнях. От того у них с иереем всегда разгорались споры.

– Вот вы, Илья Ильич, вроде образованный человек… доктор, – нарушил трапезную тишину священнослужитель. Осенив себя крестом, иерей пропустил рюмочку вишнёвой наливки, прищёлкнув от удовольствия языком. – А с ведьмой дружбу водите, прости господи, – Никон снова трижды перекрестился и отправил в рот кусок жареной осетрины.

Лукин, промокнув губы льняной салфеткой с вышитым в углу фамильным вензелем Осининых, насмешливо хмыкнул в ответ:

– С какой такой ведьмой, позвольте узнать?

– Да с той, что зелье вам готовит, а вы этим мракобесным настоем опаиваете благочестивых людей. Не от того ли Софье Петровне дурно делается?!

Лицо иерея вмиг стало пурпурным то ли от наливки, то ли от возмущения.

– А известно ли вам, отец Никон, что и среди православных монахов найдётся немало искусных травников? – не уступал словесным натискам Илья Ильич.

– Эко вы завернули! – зычно забасил священник. – Монахи – исполнители воли божией. А Марья ваша – возбудительница силы бесовской!.. Сынок её и того хуже – колдовством пострашнее промышляет!

Иерей в этот момент был похож на громыхающую чёрную тучу. И графу Осинину пришлось вмешаться в спор, чтобы хоть как-то разрядить «предгрозовую» обстановку. Однако в душе Пётр Михайлович всегда принимал сторону доктора.

– Господа, полно вам… Все мы в этой жизни под богом ходим…

– Эээ, нет, – не унимался служитель церкви. – Одни под богом ходят, другие идут за сатаной! Я же вожу крестные ходы по деревням, чтобы усмирять нечестивых и приспешников диавола.

– И когда же, позвольте узнать, очередное благоговейное шествие? – присоединился к разговору граф Зуев. Во время перепалки он сидел тихо, вжав голову в плечи. Его правая щека нервно подёргивалась, а руки суетно разглаживали и без того безупречно гладкую скатерть.

– Думаю, епархия даст добро на Троицу… Кстати, Платон Андреевич, что-то давненько вас не было на причастиях, – переключился Никон на владельца соседнего поместья.

Граф Зуев, нервно кашлянув и, отпив из хрустального бокала глоток смородинового кваса, нервно заелозил.

– Да всё как-то дела, дела… Сегодня я непременно распоряжусь прислать вам пожертвование, отче.

– За это благодарствую. – Иерей неспешно погладил бороду и, прищурясь, принялся сверлить взглядом соседа по застолью. – До меня дошли слухи, милейший граф, что и вы ищите ответа у служителей сатаны. Сгубить душу дело нехитрое. А что потом?… Покайтесь, пока не поздно, Платон Андреевич, возвернитесь к богу!

Хозяевам дома стоило немалых усилий перевести разговор на другую тему и усмирить ненашутку разошедшегося священнослужителя.

Церковный обряд не принёс облегчения, Софья так и продолжала мучаться от необъяснимого наваждения.

Иерей Никон

Нынешняя ночь выдалась особенно кошмарной… С вечера Софье приснился страшный сон: будто она упала с Орлика. Жеребец вначале замер, а после принялся беспокойно перебирать копытами. Только копыта были не лошадиные, а… козлиные. Девушка с замиранием сердца подняла голову и увидела вместо морды лошади лицо… Николя! Да, ныне покойного молодого графа Зуева. На мертвенно-бледной коже запавшие чёрные глаза выглядели ещё страшнее. От юноши отчётливо пахнуло могильной землёй. Николя неожиданно приблизил лицо и Софья в ужасе проснулась. Она тут же вскочила с кровати и зажгла свечи, красующиеся на каминной полке в ажурном серебряном канделябре. Свет мягким золотом разлился по комнате. Ветви деревьев ещё громче застучали костлявыми пальцами нежити. Вдруг в окне мелькнула чёрная тень. Ветер прошумел листвой и замер. Бешеный стук сердца, казалось, выгнал страх из груди и тот заполонил горло. Тень под окном снова ожила и метнулась прочь. Девушка лихорадочно задышала и ринулась под одеяло, натянув шёлковый атлас до подбородка. Вскоре заскрипели половицы за дверью её комнаты. Софья накрылась с головой и принялась шептать молитву «Отче наш», которую знала наизусть ещё с трёхлетнего возраста. Анастасия Фёдоровна приучала дочь не только цитировать стихи, но и молитвенник… От страха слова путались в голове, словно мелкие мошки в паутине. Дверь тихонько приоткрылась и следом послышался стук каблуков. Нет, пожалуй, это была не обувь – так цокают копыта! Некто неведомый, а потому неимоверно жуткий неспеша приближался к кровати до смерти перепуганной барышни. «Отче наш, Иже еси на небесех… Господи, что же это? Кто это такой?!.. Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое… Это просто дурной сон, на яву такого быть не может!». Софья ущипнула себя за руку и тут же ойкнула от боли – она не спала! Ей очень хотелось лишиться чувств, но, как назло, сознание было яснее погожего утра. Непрошенный гость зловеще приближался. Юная графиня отчётливо слышала его хриплое, рыкающее дыхание. В один миг девушку поразила тоска, как молния поражает дерево, ударив в самую сердцевину. Казалось, не осталось ни малейшей радости, ни вдохновения, ни мечтаний… Да что там, пропал интерес к самой жизни! Лишь смертельная усталость и непреодолимое желание покончить с бренностью бытия… Неожиданно тишину ночи прорезал вкрадчивый шёпот: