Софья устремила свой взгляд в небо за окном и по-детски, с надрывом выдала:
Когда-нибудь забытая могила подёрнется пожухлою травой
И только ветер с безудержной силой выть будет каждый вечер надо мной…
Пройдёт сто лет, но никого не тронет – ни жизнь моя, ни смерти странный лик
Лишь дух оплачет прах давно остылый и бытия необратимый миг…
Последние слова вырвались с рыданием из уст несчастной. Это стало неожиданным для неё самой и Софья, едва справившись с эмоциями, смущённо вытерла слёзы.
– Простите…
Доктор поспешил к барышне и по-отечески обнял за плечи.
– Какие проникновенные строки! Да у вас превосходный талант, дитя моё, – с неподдельным восторгом похвалил Илья Ильич создательницу скорбных элегий.
– Вы считаете, поэзия мрачного толка – это нормальное явление?
– Видите ли, Софья Петровна, – покашлял в кулак доктор, собираясь с мыслями. – Стихотворцы – натуры деликатные, ранимые и даже страдальческие. Мрачная поэзия, как вы её называете, помогает им выражать то необъяснимое, болезненное, что запрятано где-то глубоко… Поэзия любого толка – есть лекарство от душевных мук… Вы, полагаю, хорошо знакомы с творчеством Пушкина? Среди образованной публики он и сейчас весьма популярен.
Лукин, чуть приподняв подбородок, принялся цитировать тихим проникновенным голосом:
Стою печален на кладбище,
Гляжу кругом – обнажено
Святое смерти пепелище
И степью лишь окружено…
– Или вот, послушайте – Бодлер:
В холодном инее и в снежном урагане
На горизонте мрак лишь твой прорежет свет, Смерть – ты гостиница, что нам сдана заране,
Где всех усталых ждёт и ложе, и обед!…
– Мрачной поэзии предавались многие и многие… Теперь и ваши стихи встанут в ряд со строками великих.
– Скажете тоже, – улыбнулась Софья. Было видно, что она заметно успокоилась. – А не может такого случиться.., – девушка снова занервничала, затеребила кружевной платочек. – Что мои стихи… через них я взываю к злой силе и она является?
– Что в вашем понимании есть «злая сила»?
Немного помешкав, девушка рассказала доктору Лукину о ночном происшествии.
– Я почти убедила себя, что схожу с ума, что это – приступ очередного безумия. Но взгляните сюда!…
Софья показала рукой на пол с орнаментом, который недавно был выложен паркетными плитками из разных пород дерева. Пётр Михайлович опасался, что дочь в момент тяжкой меланхолии может выкинутся из окна своей светёлки5, и недолго думая, распорядился подготовить ей покои в одной из нижних комнат. На свежей ещё древесине отчётливо виднелась глубокая царапина.
– Это след от… копыт… когда этот жуткий господин расшаркивался в поклоне, – с содроганием произнесла Софья. – Что вы на это ответите, Илья Ильич?
Лукин прекрасно знал, на что способны душевно больные, к каким изощрённым уловкам они могут прибегнуть. Он много прочёл медицинской литературы о случаях галлюцинаций и телесных психотических приступах, которые обозначались термином «melancholia metamorfosis». Однако доктор не позволял себе ошибиться… Он достал пенсне и с видом заправского сыщика принялся изучать странный след.
– Софья Петровна, вы рассказывали кому-нибудь ещё о случившемся? – забеспокоился Илья Ильич, вставая с колена и поправляя казинетовый сюртук.
– Нет… Я боюсь, мне не поверят, – отрицательно мотнула головой девушка. – И не хочу расстраивать маменьку, они так переживают за меня.
– Пусть этот разговор пока останется между нами. Я же постараюсь как можно скорее прояснить столь щепетильную ситуацию, – доктор Лукин ободряюще подержал графиню за руку и поспешил откланяться.
Ближе к полудню Софья расположилась у раскрытого окна и принялась листать книгу с новеллами Жорж Санд. Непревзойдённая королева французского романтизма – так называли эту писательницу в кругах любителей словесного творчества. Софья уже предвкушала удовольствие от любимого занятия, но гнетущее чувство нарушило все планы. Казалось, обречённость прилетела с порывами ветра, а вместе с ней и пугающий шёпот, в котором отчётливо слышались слова: «Моя милая… Давай поиграем в тщетность бытия»… Девушка, с ужасом отпрянув от окна, собралась было помчаться прочь, как вдруг её внимание привлекли громкие голоса с улицы. Она заглянула за муаровые шторы и увидела итальянца Козимо, служившего у них дворецким. С важным видом тот стоял на парадном крыльце и разговаривал с молодым человеком, в котором Софья тут же узнала ворка Есения.