А хуже всего было то, что и другие тоже сказали, что это дурацкая игра и что они это давно знали. А ведь сами, когда разбивались на команды, рвались в первые ряды, как будто тут медовые пряники раздавали. И теперь они опять играют в «Лестницу Якова», а меня не берут в игру, хотя я очень хорошо умею лазить по деревьям, этому я у Гени научился. Господин капеллан уже несколько раз читал проповедь о прокажённых, которых все сторонятся, и раньше я не понимал, каково им, а теперь хорошо понимаю.

Вот интересно, играют ли в монастыре в какие-нибудь игры? Наверное, играют, хотя, пожалуй, не в такие, где надо ползать на брюхе или лазить на деревья, а больше в умственные. Полубородый говорит, что по-настоящему хорошая игра та, в которую можно играть и одному, и он пообещал научить меня той его игре с королями, конями и слонами. Он уже начал было мне объяснять, но это оказалось ужасно сложно: какие-то фигуры могут ходить только прямо, другие только косо, а на этих правилах я уже погорел. Продумываешь их, продумываешь, а потом является такой тип с палкой или с навозными вилами, и вот ты уже проигравший, хотя вообще-то выиграл. Полубородый сказал, чтобы я пришёл к нему вечером, тогда мы вместе попробуем, но я слышал, что сегодня вечером в деревню придёт Чёртова Аннели, а Чёртова Аннели с её историями для меня важнее любой игры. Я считаю, у неё самое лучшее ремесло на всём белом свете.

Чёртова Аннели как луна, говорит наша мать, только ей нужен не месяц для того, чтобы округлиться, а потом снова истончиться, а целый год. Зимой, когда люди рады развеять тьму долгих вечеров историями, Аннели всюду желанная гостья, к ней даже посыпают гонцов, чтобы заманить её к себе в деревню, а когда она приходит, её потчуют так, будто в гости явился святой отец, потому что Аннели рассказывает, только если перед ней стоит еда. Некоторые говорят, она так жадно набивает утробу, что сытым становишься от одного вида этой картины, но у меня как раз наоборот: я становлюсь только голоднее. К концу зимы Аннели отъедается так, что похожа на свинью перед забоем, её можно катить из деревни в деревню как мяч, но когда ночи снова делаются короче и из-за полевых работ ни у кого не остаётся времени на истории, у неё начинается время поста; до ноябрьского Дня святого Мартина она куда-то пропадает, а когда её снова начинают приглашать, она худая, как трёхдневный месяц.

Когда Аннели явилась к нам в деревню на сей раз, она была совсем тощая, ведь дело ещё не дошло даже до святого Отмара. Она выложила свой нож перед собой на стол и накинулась на еду так, будто четыре недели просидела в голодной башне. Сразу много еды перед ней нельзя выставлять, иначе она будет только есть, а не рассказывать. Поэтому за раз перед ней ставили всегда понемножку – ну, разве что мисочку горячей ячменной каши с сушёными ягодами можжевельника, и только после очередной истории она получала ломоть ветчины или копчёную рыбу. Однажды Аннели попыталась смухлевать и рассказала совсем короткую историю, которая кончилась, толком даже не начавшись, но старый Айхенбергер отбил у неё охоту впредь так поступать: когда принесли еду, на деревянной тарелке лежала лишь тощая куриная ножка, и пришлось Аннели быстренько начать новую историю. Когда Аннели приходит в деревню, собираются всегда у Айхенбергера; только у него в доме достаточно места. Кто хочет сидеть за столом, а не на корточках или подпирать стену, тот должен принести что-нибудь из еды. Только Гени может сидеть, ничего не принося, из-за своей ноги.