— Заедем выпить кофе? — предложил я.

— Да. Кофе — это хорошо, — ответила Сара и чуть успокоилась.

Не знаю, о чём думала она в дороге, но, полагаю, наши мысли не слишком разнились. Я морально готовился к встрече с Дэни. В субботу она дома. Быть может, причёсывает Бон-Бона или пошла на йогу. Или позвонила подруге, хотя какие у Дэни друзья? Есть одна чокнутая, рыжая, немного дёрганная, которая непрерывно всем восхищается — от кленового листочка до трещины в стене. Кажется, её Марина зовут. Она — Олимпийский чемпион по опозданию и невнимательности. Как-то ухитрилась спросить у Дэни, почему у нас нет кондиционера, глядя на него в упор.

— Так вот же он, — ответила Дэни без всякого сарказма, потому как давно была знакома с особенностями восприятия окружающего мира своей подруги.

Та удивлённо захлопала ресницами:

— Где?! ЭТО?! Ах, вот же он! Точно!

И всё это, конечно, очень мило. Но ровно до тех пор, пока не начнёт раздражать. А раздражать начнёт быстро — тут никаких сомнений.

Помню, лет семь назад, ещё до встречи с Дэни, я встречался с одной девушкой. Её звали Ляйсан. В моей памяти до сих пор живо её несовершенное и оттого притягательное лицо: непропорционально маленький подбородок, нос — длинный, широкий, слегка приплюснутый, с горбинкой после перелома, а по нему — дивная солнечная россыпь, целая поляна веснушек. А ещё шея почти бесконечная, и тонкие «в ниточку» брови. Такие были модными в 70-х или даже ещё раньше. Но Ляйсан нравилось множество вещей, которые вряд ли являлись экстрамодными.

Мы переспали в первое же свидание. У нас была конференция, во время которой Ляйсан выступала с речью. Она представляла восточный филиал нашей компании. Самое удивительное, что ни одной эмоции она не проявила и ничем не выразила свою заинтересованность, но во время встречи я постоянно смотрел на неё: как она часто одёргивает длинный пиджак, добавлявший ей лет, как попеременно снимает и надевает туфли под столом. Очевидно, они натёрли ей стопы. Но никто, уверяю, никто даже близко не догадался, что ей больно и неловко, что хочется поскорее уйти. Возможно, больше всего меня как раз и покорила эта манера держаться полностью холодно, отчуждённо. А позже начало раздражать: никаких эмоций. Даже если мы ссорились, то ссорились в беседе, по громкости не превышающую обычный разговор. Интонации почти не менялись. В постели она чуть раскрепощалась, но каждый раз я понимал, что Ляйсан далека от настоящего эротического забытья.

После конференции я её догнал, что было несложно — она шла медленно, уверенно, прямо, несмотря на жгучую боль от содранных в кровь пяток.

— Тебя подвезти? — нисколько не удивившись и не задавая прочих наводящих вопросов, спросила Ляйсан.

Волосы её переливались нефтью — богатая точёная красота роскоши. Я подумал, как было бы здорово гладить эти волосы на уровне моего паха.

В машине она сразу сняла пиджак и туфли.

— Хочешь, я поведу?

— Давай.

Ляйсан не стала кокетничать. Позже я понял, что она вообще кокетничать не умеет. Наверное, поэтому до двадцати девяти лет Ляйсан была девственницей, а первым её партнёром стал незнакомый взрослый мужчина. Он написал ей сообщение в сети: «Хочешь, сделаю тебе куни?». Ляйсан ответила: «Давай».

— Может, заедем куда-нибудь в кафе? Перекусим.

— Знаешь что-то сто́ящее?

— Да, знаю.

— Тогда поехали. Я в этом городе плохо ориентируюсь. Но, возможно, осталась бы здесь жить.

— Ты уже думала об этом?

— Да, когда ты сейчас подошёл, я подумала: я бы осталась здесь жить.

— Ради меня?

— Почему нет? Переведусь в основной филиал. Здесь наверняка платят больше.