Сара повернула ко мне лицо. Я понимал всё, что она говорила, пускай говорила несвязно, на эмоциях, но говорила всем сердцем. Я верил ей. И я молчал.
— Лучший голос всегда был у моего мужа, — продолжала Сара. — Даже за пятнадцать лет он не потерял своего очарования. Я бы многое отдала, чтобы забыть и будто впервые услышать, как он произносит «Привет». Так вот просто он начал знакомство со мной. Сказал: «Привет». Банально, да?
— И ты сразу поняла, что он твой человек?
— Сразу. Сразу, как только он сказал ещё несколько тысяч слов. Мы были в общей компании, спорили, уже не помню, о чём. И я подумала тогда: «Хм, а это ведь жутко умный чувак! Я хочу за него замуж!». Так и получилось. Никогда не хотела замуж, а тут вдруг захотела. Потому что замуж надо выходить только за тех, от кого хочешь детей. Но прежде — хочешь слушать. Просто слушать. Каждый день. И мы с ним много разговаривали. Обо всём. Не затыкаясь. Он говорил — я слушала. А потом я говорила — он слушал. И так бесконечно. Мы не могли наговориться. Нам не хватало времени. Потому мы стали жить вместе. Сейчас он приходит, а я разговариваю сама с собой. Он сначала слушает, потом спрашивает: «С котом болтаете?». Я говорю: «Да», и улыбаюсь. А он идёт в комнату.
— И молчит?
— Нет, — Сара тяжело вздохнула. — Нам всегда есть, о чём поговорить. Я сделала правильный выбор. Я всегда стараюсь делать правильный выбор.
Я притормозил у обочины, потому что не знал, куда дальше ехать. В сущности, я не знал и того, зачем приехал к Саре. Не знал, зачем она меня позвала. Наверное, ей просто хотелось поговорить с кем-то, кроме кота.
Машину окутал дождь. Он барабанил по стёклам, по крыше, по капоту, бил асфальт, приглушал дорожную пыль. Темнело. Мимо проезжали машины, раздавались гудки. Я поглядывал на Сару. Почему-то она напоминала мне хлипкое одинокое растение, по воле судьбы укоренившееся в обдуваемом всеми ветрами поле. Невысокое растеньице, слабое, гибкое.
Сара приоткрыла окно и протянула ладонь дождю, словно хотела поздороваться с ним, погладить его, приласкать. Кожа заблестела от капель, покрылась мурашками. Сара плавно водила рукой вверх и вниз. Вскоре вся её рука стала влажной, серо-синей, точно веточка растения.
— Ты не можешь уйти, — сказала Сара.
— Могу, — ответил я.
— Нет, не можешь, — не настаивая и не давя, повторила она так, будто знала что-то такое, о чём я не имею и малейшего представления, но Сара знает и знает доподлинно, железно, беспрекословно. — Я всегда мечтала иметь такого друга, как ты.
— Какого?
— Какого?..
Сара убрала руку и закрыла окно. Мы сидели в тишине наших дыханий. Не смотрели друг на друга. Не касались друг друга. Никогда не касались друг друга.
— Мне всегда хотелось иметь друга, который не хочет меня трахнуть. Знаешь, все эти пресловутые дружбы между мужчиной и женщиной… Они не проходят бесследно, даже если физически не оставляют следов. В душе всё равно останется след: кто-то кого-то любил, кто-то кого-то хотел, кто-то кого-то не достиг, не смог, не решился. А мне хотелось иначе. Чтобы не меня берегли, а я. Чтобы засыпали не со мной, думали не обо мне. И также я засыпала и просыпалась с мыслями о ком-то другом. И не было бы этих терзаний, двойных стандартов. Ничего этого бы не было. Я не думаю о тебе, когда тебя нет рядом. А когда ты рядом, мы вместе думаем о нашем общем. О нашей работе. Это прекрасно. Но если ты уйдёшь, всё рухнет.
— Ты можешь думать о работе с другими коллегами.
— Нет, — отрезала Сара. — Они другие. Я не смогу пойти на работу, зная, что тебя там нет. Понимаешь? Я уволюсь в тот же день. Я не высижу и часа, если там не будет тебя. Какой смысл думать о чём-то, если я не могу подумать об этом вместе с тобой? Это же какая-то глупость, ерунда, фикция. В конце концов, лучше возьми прямо сейчас отпуск и отдохни, но только вернись. Мне плевать, что скажут остальные. Плевать, что они будут судачить, что начнут перемалывать. Мол, сдулся, мол, бросил всё. Мол, зазнался, испугался, перегорел. Мне плевать, что я сама о себе буду думать, но я точно знаю, что не смогу больше думать ни о чём, кроме того, как это — не слышать изо дня в день твоё «Доброе утро. Добрый день. Доброй ночи», потому что ты уже никогда этого не скажешь. Не скажешь мне, а я — тебе. Никому никогда не скажу больше: «Обожаю тебя», потому что никого я не обожаю…