Пред ней все тленно: тысячелетия, века и
память, и фантазия поэта, и гранит.
К. Брюллов
Вирсавия
Каким нездешним светом
тело женщины сияет:
Художник-раб нетленный
пьет сосуд, боясь разбить.
Не свет, а трепетанье света —
брюлловская Вирсавия:
Сосуд добра или греха – художник
или Бог – боготворит?
Нет тьмы и света – плоти
белизна и крови алость,
Нет тьмы – есть духа чистота,
бессмертья жизнь.
Нездешний Невечерний свет
Явленье Жизни славит…
А где исчадье ада, сосуд греха —
кисть мага утаит…
И. Грабарь
Февральская лазурь
Лазурные февральские
счастливые березы,
Лазурь в снегах и у небес
лазурные глаза.
Неосторожное сияние
на землю пролито:
Творец лазурями не цвет,
а душу расплескал.
Головокруженье иль
круговорот весны и света
В с ума предчувствием весны
сошедшем феврале:
Снегам февральским вдруг
приснилось лето
По всей – в лазури
утопающей – земле.
И. Левитан
Вечерний звон. У омута
Меж покоем вечным и златым
да темным омутом
То не кисть волшебная, но
дух художника парит.
И каким пылают облака да купола
священным золотом,
И каким не райским пламенем —
воронка омута горит.
А природа – то лишь крошечное
расстоянье между раем, адом.
И художник – пленник-мученик
всех концов и всех начал…
Трудно меж покоем светлым и омутом
манящим оставаться несгибаемым.
И лишь звон вечерний
две бесконечности
успокоил и увенчал.
РАЗДЕЛ 2. Материя и Дух
МАТЕРИЯ
Цикл
«Изнемогаю и блаженно таю…»
Изнемогаю и блаженно таю
перед красотой материи:
Всего лишь лист – но в мае
сколь божественно искрист,
В его явление чудом золота
осеннего пока не верится.
Обычный лик земной – а он
добром божественным горит…
Изнемогаю, вопрошая,
перед волшебством материи:
Пленит всесильно, пронзенная
лучом закатным солнца,
И над зубцами башен леса
разыграет фантазия мистерию —
И, ветрами времен гонима, сверкает
в небе рыцарская конница…
Изнемогаю, застывая,
пред всевластностью материи:
То омут, то вершина гор
заснеженных – то ад, то рай.
С неумолимостью всесильного
мифологического зверя
Нас – чтоб высказаться в слове,
в звуке ей – не ошибаясь, выбирает.
«Материи несказанно…»
Материи несказанно
изысканны текучие узоры:
То рябью волн взволнует,
то золотом осеннего листа,
То – тишиной иль шепотом
волны утешит взоры.
И как божественно
изыскана природы простота.
В осеннем вальсе сладко-
грациозно лист скользит,
Готовясь тленом стать —
сурово и без обольщенья.
Но лишь в прощании материи
звучит немой мотив —
И им трепещет и болит
святая плоть стихотворения.
Дух вдохновит и вознесет, но
в несказанности оставит,
И только смертно-немощная
плоть согреет, оживотворит,
И, улыбнувшись солнышку,
уныния морщиночки разгладит,
И вечной жизни – плоть, плоть! —
вдохнет живой мотив.
«Материя снега…»
Материя снега
светла, но бессмысленна:
Падет и мгновенно
истает, пролившись водой.
Плоть каждой
снежинки чиста и изысканно-
Недолговечна – но
сколь совершенна душой.
Безгрешная плоть
и легка, и стремительна —
Небес благодатию
всесветно о-духо-творе-на.
Но отчего немо
невысказанностью она томится?
Вспорхнет, голову вскружит…
А на пороге – весна…
«Я не люблю тупой…»
Я не люблю тупой
матерьялизм – но не материю.
Ее боготворю: узрею —
словом сказку жизни сотворю.
Бессилен матерьялизм. Ан,
бренная материя ключ к бытию.
И я ее до судорог в глазах
и в сердце мучительно люблю.
Лишь ею Бог творил и говорил
с веками и пространствами.
Творенья Дни закончив, заворож