Но, кроме сада, город удивлял своей плавной и неторопливой жизнью. Само время замедляло здесь стрелки часов и ласково баюкало на своих волнах. Виктор очень быстро сумел оценить всю прелесть этого места.

Молодой художник часами гулял по кривым улочкам и старинным набережным, принося домой эскизы и наброски деревянных и каменных построек, утопавших в зелени. А ещё портреты незнакомой девушки в соломенной шляпке с лилией, что случайно увидел в первый день из окна трамвая. И пусть на набросках были только подбородок с нежной линией губ, выглядывающие из-под соломенных полей, Степан Иваныч, старик-хозяин дома, где снимал комнату Виктор, сидя в тени развесистой яблони за небольшим полурассохшимся столиком и глядя на рисунки, восхищённо прицокивал языком и предлагал закурить крепкого самосада.

Виктор с улыбкой отказывался, чем ещё больше восхищал деда.

– Стойкий, хвалю! – Степан Иваныч усмехался, перекатывая в зубах "козью ножку".

– Красиво у вас, – Виктор убирал эскизы в папку, садился рядом. – Не город – сказка.

– Эк, сказка… – Хмурился собеседник, смотрел на вечеревшее небо, где из нежно-розовой мякоти облаков всплывала огромная жемчужина растущей луны, и замолкал, лишь иногда добавляя: – Вечером из дома не ходи. Беда будет.

– Почему беда-то? – удивлялся юноша. – Рассказали бы хоть, Степан Иваныч. А то пугаете как маленького.

– Не пугаю, – затянулся самосадом старик. – Сказка это. Нашего городка. В древности, бают, дело было. Татары на крепость напали, что тут стояла. Наши оборонялись, как же без того, да не выстояли. И татары эти с князя выкуп потребовали: девушек самых красивых с княжной во главе. Кто говорит: князь струсил, кто – что княжна сама согласилась, чтобы остальных спасти. Только вражины поглумились над защитниками – девок попортили и утопили всех. И княжна, говорят, перед смертью прокляла всех: обещала вернуться и князя, а вместе с ним и весь город, с собой в реку увести. Говорят, князь после этого из города сбежал, и больше его никто не видел.

– И вы в это верите? – Виктор с любопытством смотрел на старика.

– А кто ж его знает, как оно было, – пожал тот плечами. – Только каждый год по весне молодого утопленника достают. Не ходи вечером.

Виктор улыбнулся – что бояться, не князь ведь, а люди и без сказок тонут, – и пошёл готовить скромный ужин.

Он верил, что город принесёт ему счастье.

Через неделю, возвращаясь домой, он встретил Её.

Девушка в белом струящемся платье тонким изваянием стояла на пустынной тенистой набережной, а её взгляд скользил над чёрными водами реки. Длинные русые волосы нежно ласкал ветер, яблони осыпали стройную, почти подростковую фигурку, тёплым снегом лепестков оседая на широких полях соломенной шляпки с перламутровой лилией.

Виктор любовался, боясь спугнуть чудное мгновенье, когда неожиданный порыв ветра сорвал шляпку, и соломенное колесо, подскакивая и подпрыгивая, подкатилось к ногам юноши.

«Это судьба», – подумал Виктор, поднимая шляпку.

«Это судьба», – прошелестело вокруг.

Художник шагнул к девушке, понимая, что хочет остаться с ней в этом городе навсегда.

Она запретила провожать её до дома, но Виктора и без того качало на волнах розового счастья. Каждый вечер они встречались на набережной и неторопливо гуляли вдоль реки.

Юноша взахлёб рассказывал о себе, планах на их совместное будущее, а Его Оля улыбалась, прижимаясь щекой к плечу Виктора. Прохладная нежная кожа не остужала влюблённого, она ещё больше воспламеняла его: художник становился поэтом. И совсем не видел, как недовольно хмурился Степан Иванович.

Виктор готовился к самому ответственному шагу в своей жизни.