Не хотелось, чтобы полковник увидел, что Максим гоняет машину как Сидорову козу.

Ну а когда тот уехал, руль, как говорится, разнуздался.

Его как бы зарядила некая постоянная энергия. Так и тянуло куда-либо ринуться.

Просто так.

Лишь бы на машине.

Своего рода наркотик.

А вокруг царила жизнь.

И происходили разные странные истории.

В которые Максим, как прирожденный скиталец, нет-нет да и влипал.

Однажды пожалел одного лишенного счастья на родине человека.

Который сказал: «Вы, русские, для нас, младших народов, больше, чем братья».

Словом, судьба не дремала.

Пока он помогал выгрузить цыгану его узлы и оклунки, у него из багажника украли запаску.

Миновав те забытые Богом места, он первый раз подхватил солидного пассажира.

Тот – по радиотелефону – говорил о каком-то промышленном сырье.

Упоминал о культурном империализме. И диктовал, какие страны пригодны для колонизации.

Подрулив к вокзалу, клиент попросил его подождать, назвав его машину «скромным кораблем».

Только после часа или двух ожидания Максим понял, что клиент отправился не на поиски фактов, как объявил, а разжигать дух отваги у таких же обманутых олухов. И теперь наверняка еще кому-нибудь имитирует разговор по радиотелефону, чтобы и здесь не упустить свой момент.

И Максим поехал домой.

И только в пути обрел гармонию.

Резонно учтя, что слабость и страдания пусть достанутся другому.

И к нему пришел покой, которого он не ведал прежде.

И всяк, кто был неподготовлен, некий щепетильный исследователь, посчитал бы, что он уже вписался в нашу ошеломляющую реальность, где обманы так же естественны, как отходы производства.

И вскоре после начала таксогонства он уже не мог жить без четкой программы освоить как можно больше модностей и даже отказаться от здоровья в пользу бесконечного обогащения.

Но существовал тормоз.

И имя ему было жена.

Она, как бы подслушав чужие тональности, говорила незнакомым голосом, которым, кажется, можно предвещать только гибель.

И вот в этом противостоянии Максим и длил свои дни.

«Лень – это первый этап освобождения от творчества».

Максим помнил эту фразу Подруги Жены, но не придавал ей особого внимания.

Ну сказала, и все.

Как бы между прочим.

И есть разумное продолжение: ни самим творчеством, равно как борьбой за его сохранность, ему заниматься не приспичит.

Хотя порой казалось, что его жизнь не оставляет на земле какой-то феерический след.

И вместе с тем в любой день, в любом ракурсе ему рисовались перспективы высокого полета.

Например, он, презрев потрясающий идиотизм, пытается понять, зачем все стремятся к жизни архироскошной, входят в конфликт с собственной совестью, уставшей заведовать чем-то чинным и благородным.

И вот в пору, когда он обо всем этом болезненно раздумался, опять появилась она, Подруга Жены.

Они о чем-то пошушукались с Верой, потом гостья сказала:

– Трудно у души вымогать то, чего в ней нет.

Он сделал любопытным лицо, и она пояснила:

– Мне почему-то тошно смотреть на весь род человеческий.

Он – летуче – попробовал опустить себя в такое состояние.

Но у него ничего не получилось.

А Подруга Жены продолжала:

– У каждого человека есть только относительная свобода. Но как увидеть в синхроне живопись и музыку, если одним заведует зрение, а вторым слух? – Она помолчала и добавила: – Вот почему нужно духовное прозрение, которое не вписывается в режим практической жизни.

И как бы заряженный пессимизмом, Максим подумал: «А к чему, собственно, приближается мир, если жизнь – это невероятный подарок, ценность которого, к сожалению, понять до конца не дано почти никому?»

Но эта мысль, коли признаться, принадлежит не ему.