– И тогда, – продолжает Гормон, – рабочие капиталистического мира начинают слышать голос эпохи, который призывает…

И тут его перебивает кто-то из тех, кто в свое время активно осваивал Соловки:

– А знаете, как у нас расшифровывалось ОГПУ? – И, торопясь, чтобы не перебили, давал такую расшифровку: – О, Господи, Помоги Убежать.

Сдержанный хохот с минуту.

– А ответ, – продолжал он, – в обратном порядке звучал так: «Убежишь, Поймаем, Голову Оторвем».

Как все было в «Леспромхозе» доступно и понятно!

С любого такого словопотешания мужики расходились в задумчивости, а бабы со слезой во взоре.

И разносили по всему поселку наверняка где-то слышанную умность.

– Надо соединить историю с географией, – говорил кто-то.

– У нас сейчас, – вторил ему второй, – невероятные возможности пережить пафос жизни.

А какой там пафос, когда вкалывать приходится до одури и дальше, как тут шутят почти все.

Тот же Гормон почему-то всегда встревает в спор об искусстве.

– Гениальный художник, – говорит он, – как правило, великий труженик, потому что он индивидуальный творец. А так мечты могут всю жизнь пролежать на полке.

Окончание этой фразы обычно сопровождается призывом к продолжению.

– Ну что, пойдем полежим на полке у истории?

Это был намек на баню.

Финскую, конечно.

А Гормон продолжал:

– В настоящей скульптуре всегда видна драматургия материала. – И назидал: – Вкус надо воспитывать.

Так уж случилось, что жесткие отношения с женой здесь, в городе, Максим умягчил ездой.

Не важно на чем.

То в трамвай заскочит.

То в троллейбус или автобус.

А один раз даже схватил такси.

И тогда-то у него навязалась мысль о собственной машине.

О какой-нибудь подержалице с не очень грустной родословной.

Но случай выпал неожиданный и, в своем роде, уникальный.

Полковник, что жил с ними по соседству, отмеченный многими своими не лучшими поступками – например, подкрашивал себе брови и после бритья, щурясь, высмыкивал из носа волосы, – внезапно овдовел.

Жена у него была несколько странноватой женщиной.

По вечерам только на небо и глядела.

И как-то сказала Максиму: «Звезды – это космический шифр».

И вот она умерла.

И полковник все необремененное службой время стал проводить во дворе.

С лопатой или тяпкой в руках.

Начал разбивать клумбы.

Сажать цветы.

И даже деревья.

И призывал выйти на субботник.

Он так и говорил: «Командуйте штурм!»

Помогали ему не очень ретиво.

Только Максим все время был под рукой, поскольку находился в общем-то не у дел.

И вот после очередной запарочной работы полковник сказал: «А что если я тебе на память подарок сделаю? В честь Веры».

Так Максим узнал, что соседку звали так же, как его жену.

Удивлялись сперва всем подъездом, потом целым домом и даже, есть сведения, чуть ли не всей улицей.

А все оттого что полковник подарил Максиму автомобиль.

Новехонький.

Который купил для своей жены.

Максим не помнит, сидела она когда за рулем или нет.

Фамилия полковника была Шнилько.

Так же прозвали и машину.

Поэтому часто можно было услышать такое вопрошение: «Ты на шнильке поедешь али как?»

Под «как» подразумевался общественный транспорт.

Оклумбил Шнилько двор, облагородил и – бац! – перевели его в другой город.

Вернее, сперва вызвали в Москву и там предложили закатиться чуть ли не в Биробиджан.

А может, еще в какой «джан», Максим точно не знает.

Любопытство не было его слабостью, а география – пристрастием.

Словом, сгинул полковник.

А машина осталась.

Правда – но это уже с Веры – взял полковник обязательство, что она будет приглядывать за могилой жены.

Вот так несчастье одного обернулось счастьем другому.

Имеется в виду обретение машины.

Сперва Максим на шнильке ездил только по самым необходимым делам.