– Понял, – опять пробуркнул Максим.

А Подруга Жены, разметав по плечам рыжесть своих волос, продолжила:

– Так вот, я жалею, что без меня прошла кровавая полоса по России. Что минули эти жесткие времена. Где можно было бы цинично и эпатажно проявить себя, и тогда душа потребовала бы сакральности.

Если честно, Максима угнетала черная умность. Потому он не знал, как это можно преступить нравственный закон или заиметь какое-нибудь жестокое чувство.

Но и о том и другом он слышал по радио.

И не понимал, зачем, помимо обыкновенных бытовых названий, существуют другие, более утонченные или, как им неожиданно сказалось, «накрученные».

Потому слова «демократические идеалы», «русская катастрофа» или «окно в глобальный мир» – они как бы образовывали некий ряд чего-то марионеточного, чопорного, выставленного напоказ из-за соображения демонстрации инакости.

Он как-то вез мужичка – расписывателя собачьих будок.

Так он ему доверительно сообщил: «Можно просто пройти мимо того, что нам неудобно. А каково тем, кто тащится за ним, уверенный, что у них есть возможность стать вровень со всеми?»

А Подруга Жены продолжала:

– Если честно, то я никак не пойму, откуда у меня привязанность к жестоким страданиям?

Она сделала паузу и уточнила:

– Неприлично жестоким.

Потом добавила:

– Есть у меня, конечно, и другие дурные наклонности. И патриотически было бы о них промолчать. Но меня тянет на исповедь. Причем не важно, перед кем.

И вдруг она сказала:

– А помнишь ту знахарку, про которую ты мне когда-то говорил?

Максим кивнул.

– Может, мы к ней съездим? Порчу какую-нибудь с меня снимет?

И Максим заторопился по известному ему уже адресу.

Старуха встретила их как-то настороженно, что ли.

Тут же руки заняла трехцветным котом, а окинув взглядом Подругу Жены, спросила:

– Что это ты сама пришла и беса с собой привела?

Так она констатировала то, что Подруга Жены заявилась к ней в штанах.

И уже в следующий момент бабка сказала:

– Изгони из себя гордыню, изведи словоблудие и тогда приходи. А то ты душой, колючей ежа.

Уже в пути домой Подруга Жены задумчиво произнесла:

– Самопонимание – это творческий отчет о смерти.

На этот раз они поехали не лесом, как всегда, а полем.

Подруга Жены была задумчиво мила, как тень – ожидалыцица сна.

– Я знаю, – сказала она, – что заряжает мужчину нездоровым цинизмом.

Он подкивнул, как бы сказав, что тоже это хотел знать.

И Подруга Жены ответила:

– Темные стороны жизни.

– Какие например?

– Измена, – ответила она.

И, чуть погодя, продолжила:

– Ведь мужчина-супруг изменяет не затем, чтобы укротить свою страсть.

– А зачем же?

– Чтобы унизить жену.

Они помолчали.

Он не знал, что на это сказать.

А она, как бы погрузившись в забвенье, кажется, перезабыла все слова.

– Как хочется порой, – вновь начала она, – пройдя через мудрость и сострадание, перейти в иной мир. Где святость одного места постоянна. И отсутствует цивилизация, породившая мифы.

Ему было жутко от ее умности.

С Верой все было проще.

Она, кажется, никогда не стояла в очереди, чтобы приобрести билет в страну приключений.

Если случалась радость, так только та, которую она ждала.

Коли приходила забота, то она – даже взором – не позволяла отвлекаться от главного.

И хоть святость не увеличивалась, от этого мир смертных и мир божеств ей был одинаково безразличен.

О себе Максим не думал.

И больше оттого что еще не осознал преимущества быть выделенным из ряда других.

Как-то он вез одного армянина, который из самого Еревана приехал сюда, чтобы отразить торговые связи.

Так вот он сказал:

– Тем удивительна Россия, что она на голом асфальте может сотворить труднодоступные места. И мир религии у вас совсем захирел. И еще: в вашей стране больше чем нужно доступных женщин. И все поголовно – жаждут райской жизни.