Где Гумилева затерялся след,
Где пушкинский упавший пистолет
Еще не поднят для ответной раны.
1960
2
Не петербургским сизокрылым днем
С тобой сегодня мы идем вдвоем.
Не тот простор и тишина не та,
Не те коня четыре у моста,
Не та ограда и не тот гранит,
И даже снег совсем не так лежит.
Так почему же вот сейчас, вдвоем,
Нам показалось, что мы снова в нем,
В том городе, где больше нам не быть,
Что больно вспомнить и нельзя забыть…
Не потому ль, что мы в себе таим
То, что навеки нас связало с ним:
И петербургский сердца холодок
(его гранит, что серебром намок)
И петербургской речи лад скупой
(его оград неторопливый строй)
И гордость, что всегда порвет узду
(его коня четыре на мосту) —
Все то, чем длится в наших двух сердцах
Наш Петербург, рассыпавшийся впрах.
1957
238
Как поутру заря роняет
Лучи во всякий спящий дом
И словно бы и не меняет,
Но все преображает в нем —
Так мне знакомо приближенье
Чего-то, что светлей меня:
Крыла какого-то паренья,
Луча какого-то огня.
И остается мне всего лишь
Принять, поняв его едва,
Прозрачный отблеск чьей-то воли,
Упавший на мои слова.
1960
239
Вот ты уходишь и не знаешь,
Что взять тебе с собой в дорогу,
И выбирая, забываешь.
Что нужно взять совсем немного.
Возьми с собою пруд с осокой.
Сирень и липу у балкона.
Этюд Шопена, строчку Блока
И шепот девушки влюбленной.
Все остальное лишь обуза
Для памяти и для созвучий,
И пусть тебя скупая муза
Прекрасной скудости научит.
1959
240
Я вспомнил – и в то мгновение
Я сам был тому не рад —
Что это стихотворение
Я начал лет сто назад.
В парижском кафе, за столиком,
Меж рюмок, локтей и ног.
Писал я и думал: стоит ли?
И все дописать не мог.
О чем оно было, жалкое,
Запачканное вином?
Конечно, все только жалобы
И все они об одном.
О том, что мне смерть обещана,
Что в мире нехорошо,
Что вот изменила женщина
С накрашенною душой.
На те же стихи с досадою
Сегодня смотрю опять.
Сумею ли я и надо ли
Их все-таки дописать?
Но если я даже сызнова
От них сгоряча уйду —
Листок мой, вином забрызганный.
Когда-нибудь вновь найду.
И снова, через столетия,
За тот же возьмусь рассказ…
О, горькие междометия —
Когда я срифмую вас?
1961
241
Ты дал мне непосильную задачу:
Быть человеком и познать Тебя.
И вот я пробиваюсь наудачу,
На тьму догадок истину дробя.
Но не пробиться, знаю это точно.
Так для чего ж на звезды я гляжу,
Молюсь Тебе, не засыпая ночью
И темными стихами ворожу?
Что от всего мне этого осталось,
Что сбереглось к усекновенью дней?
Неудовлетворенность и усталость,
Да сердце бьется глуше и больней.
Иль, может быть, вот в этом сердцебьеньи
(Как после возвращенья с высоты)
Верней, чем в чудесах и откровеньях.
Залог того, что существуешь Ты!
1961
242
Мы с детства самого в плену
Всечеловеческой неволи,
За чью-то древнюю вину
Несем ярмо жестокой боли.
Вину людей? Вину Богов?
Кто объяснит нам эту тайну?
От тех далеких берегов
Был пройден путь необычайный.
И все смешалось, поросло
Тяжелой ржавчиной забвенья,
Переплелись добро и зло,
Созданье и уничтоженье.
Поверим, будто мы одни
Всему виною. Ведь иначе
Невыносимы станут дни
В краю небесной неудачи!
1960
243
Нет, и всматриваться не стоит!
Ведь с собою не унести
Эти звезды, луга, прибои —
Все и сложное и простое,
С чем мне больше не по пути!
Знаю, знаю: пора пришла мне
Подружиться с коротким днем.
Мелкой речкой, замшелым камнем,
Выкорчеванным скользким пнем;
С равнодушной подругой-палкой,
С шумом медленного дождя —
Всеми теми, кого не жалко
Будет мне потерять, уйдя.
Ну а если и к ним я тоже
Так привыкну, что станут мне
И они всех небес дороже —
Кто мне землю забыть поможет
В беспощадной Твоей стране?
1959
244
Мы через это все пройти должны:
Какой-то я не досмотрю весны,
Какой-то книги я не дочитаю,