дникъ, но сосди тоже говорили, ихъ голоса мшали слышать, и надо было кричать. Это была арестантская мужская.

Только тутъ Нехлюдовъ догадался, что онъ попалъ не туда, куда надо.

– Где же женская? – спросилъ онъ у ходившаго позади народа человка въ род смотрителя.

– Женская другая, отъ туда ходъ. Вамъ разв женскую надо?

– Да, мн женскую.

– Такъ вы бы тамъ говорили. А теперь нельзя.

– Какже быть. Нельзя ли? Мн очень нужно, – сказалъ Нехлюдовъ.

Смотритель покачалъ головой.

– Нельзя, вдь теперь вс заперты здсь по счету.

– Да неужели нельзя? – говорилъ Нехлюдовъ, вмст съ тмъ чувствуя нкоторое облегченіе при мысли о томъ, что еще не сейчасъ объясненіе, а еще отсрочка. – Да неужели посл, когда выпустятъ, нельзя?

– Посл никакъ нельзя. Въ 12 запирается, и свиданія кончаются.

Смотритель посмотрлъ внимательно на Нехлюдова, какъ будто взвшивая, насколько онъ стоитъ того исключенія, которое онъ намревался сдлать, и, какъ будто ршивъ, что онъ стоитъ этаго, сказалъ:

– Ну, да что съ вами длатъ, пожалуй, какъ исключенье. Сидоровъ, – обратился онъ къ красавцу, толстому вахтеру, – проводи вотъ ихъ въ женскую.

– Слушаю-съ.

И Нехлюдовъ, поблагодаривъ смотрителя, пошелъ за красавцемъ Сидоровымъ. Все было странно Нехлюдову, и странне всего то, что ему приходилось благодарить и чувствовать себя обязаннымъ передъ однимъ изъ тхъ людей, которые длаютъ это ужасное дло, какъ онъ думалъ теперь, запиранія людей, какъ зврей, за ршетками.

Вахтеръ отперъ огромную дверь, вывелъ Нехлюдова опять въ сни, гд былъ Христосъ, сказалъ тутъ вахтеру, что одинъ изъ мужскихъ постителей перечисляется въ женскіе, и повелъ его вверхъ по лстниц, тамъ опять отперъ тяжелую дверь и ввелъ его въ такую же комнату, раздленную на трое двумя ршетками. Тутъ было тоже самое, только тутъ были вмсто солдатъ женщины сторожихи, тоже въ мундирныхъ съ свтлыми пуговицами и погонахъ кофточкахъ, и тутъ было меньше заключенныхъ. Тутъ было ихъ всего 8. Одна старуха, говорившая, очевидно, съ сыномъ, одна цыганка, говорившая съ матерью, потомъ какая то толстая блая двка, говорившая съ нарядной двицей, худая женщина съ ребенкомъ, дв, очевидно, крестьянки и она.

Въ первую минуту Нехлюдовъ не увидалъ ее, потому что ее загораживали говорившія у ршетки, она же стояла въ сторон у окна.

– Вамъ кого нужно? – спросилъ его Вахтеръ.

– Катерину Маслову,^>145 – едва могъ выговорить Нехлюдовъ.

– Катерина Маслова, къ теб,– крикнулъ солдатъ.

Только тогда Нехлюдовъ увидалъ ее фигуру, отдлившуюся отъ окна, подл котораго она стояла, загораживаемая цыганкой.

Она подошла къ ршетк^>146 съ правой стороны цыганки, Нехлюдовъ же былъ съ лвой стороны и поспшно перешелъ на мсто противъ нее. Онъ стоялъ прямо передъ ней и, хотя черезъ дв решетки, ясно видлъ выраженіе ея лица: оно было оживленное и любопытное.

– Катюша! это я, – проговорилъ онъ, не могъ договорить того, что хотлъ, и остановился, стараясь успокоиться.

– Кто же вы то? – сказала она улыбаясь, вглядываясь въ него и не узнавая, но, очевидно, довольная тмъ, что къ ней пришел поститель и хорошо одтый.

– Я, Нехлюдовъ, Дмитрій Ивановичъ. Катюша!

«Да я длаю то, что должно. Я каюсь», подумалъ онъ. И только что онъ подумалъ это, какъ слезы выступили ему на глаза и подступили къ горлу. Онъ не могъ больше говорить, схватился руками за ршетку и разрыдался.

Лицо ея усталое, безжизненное вдругъ освтилось мыслью, глаза загорлись, и даже румянецъ, не тотъ румянецъ, красный, яркій, который, бывало, заливалъ ея пухлыя дтскія милыя щеки, а слабый румянецъ, чуть пробившись сквозь нездоровую желтизну ея кожи, выступилъ на ея лицо, и она, схватившись руками за р