Въ этотъ самый день вечеромъ Нехлюдовъ, выжидая ее, заслышавъ шаги Катюши, вышелъ въ коридоръ и встртилъ ее. Она засмялась и хотла пройти, но онъ,^>97 помня то, какъ въ этихъ случаяхъ поступаютъ вообще вс люди, обнялъ Катюшу и хотлъ поцловать ее.

– Не надо, Дмитрій Ивановичъ, не надо, – проговорила она, покраснвъ до слезъ, и своей рукой отвела обнимавшую ее руку.

Нехлюдовъ пустилъ ее, и ему стало неловко и стыдно.

Но онъ былъ теперь въ такомъ настроеніи, что онъ не понялъ, что эта неловкость и стыдъ были самыя добрыя чувства его души, просившіяся наружу, а, напротивъ, постарался подавить эту неловкость и стыдъ, a длать, какъ вс длаютъ.^>98 Онъ догналъ ее, еще разъ обнялъ и поцловалъ въ шею.

– Чтожъ это вы длаете? – плачущимъ голосомъ вскрикнула она и побжала отъ него рысью.

Пріхавшіе къ тетушкамъ въ этотъ день гости остались ночевать, и ихъ надо было помстить въ комнату, занятую Нехлюдовымъ, а Нехлюдова перевести въ другую.

Катюша пошла убирать эту комнату. И только что Нехлюдовъ увидалъ, что она одна, онъ, тихо ступая и сдерживая дыханіе, какъ будто собираясь на преступленіе, вошелъ^>99 за ней. Она оглянулась на него и улыбнулась прелестной, жалостной улыбкой. Улыбка эта поразила его. Тутъ еще была возможность борьбы. Хоть слабо, но еще слышенъ былъ голосъ, который говорил, что это не хорошо, что этого не надо совсмъ. Другой же человкъ говорилъ: напротивъ, это то и надо. И онъ сталъ прижимать ее къ себ. И новое, страшно сильное чувство овладело имъ, и низшій, самый низкій человкъ въ немъ не только поднялъ голову, но одинъ воцарился въ его душ и длалъ что хотлъ. И низкій человкъ этотъ хотлъ дурного. Не выпуская ее изъ своихъ объятій, Нехлюдовъ посадилъ ее на свою постель, чувствуя, что что-то еще надо длать, и не ршаясь. Но нершительность его была прервана. Кто то подходилъ къ двери; Нехлюдовъ выпустилъ ее изъ рукъ и проговорилъ:

– Я приду къ теб ночью. Ты вдь одна?

– Нтъ, нтъ, нтъ, ни за что, ни за что, – проговорила она, отходя отъ него; но говорила она только устами; все взволнованное, смущенное, потерянное существо ея говорило другое.

Подошедшая къ двери была Матрена Павловна. Она вошла въ комнату и, взглянувъ укорительно на Нехлюдова и сердито на Катюшу, насупилась и выслала Катюшу. Нехлюдовъ видлъ по выраженію лица Матрены Павловны, что онъ длаетъ нехорошо, да онъ и такъ зналъ это; но новое низкое, животное чувство къ ней, выпроставшееся изъ за прежняго чувства любви къ ней же, овладло имъ и царило одно, ничего другого не признавая. Онъ зналъ, что надо длать для удовлетворенія этого чувства и не считалъ дурнымъ то, что надо было длать, и покорился этому чувству. Весь вечеръ онъ былъ не свой. Онъ чувствовалъ, что совершаетъ что то важное и что онъ уже не властенъ надъ собой. Онъ цлый день и вечеръ опять искалъ случая встртить ее одну; но, очевидно, и она сама избгала его, и Матрена Павловна старалась не выпускать ее изъ вида. Весь вечеръ онъ не видлъ ее. Да и самъ долженъ былъ сидть съ гостями. Но вотъ наступила ночь, гости разошлись спать. Нехлюдовъ зналъ, что Матрена Павловна теперь въ спальн у тетокъ, и Катюша въ двичьей одна. Онъ вышелъ на дворъ. На двор было темно, сыро, тепло, и блый туманъ, какъ облако, наполнялъ весь воздухъ. Шагая черезъ лужи по оледенвшему снгу, Нехлюдовъ обжалъ къ окну двичьей. Сердце его колотилось въ груди, какъ посл страшнаго дла, дыханіе то останавливалось, то вырывалось тяжелыми вздохами. Катюша сидла у стола и смотрла передъ собой въ задумчивости, не шевелясь. Нехлюдовъ, тоже не шевелясь, смотр