Этого никогда не понимает прислуга, ибо ей не хватает величия в осознании полноты наслаждения и полноты страдания. Частное сознание предлагает простой выход: «Вот ветер надувает паруса кораблей. Бегите, пока не поздно, бегите!» Бежать всегда поздно, ибо времени нет в целостном осознании. Герой – это наш человек, у которого «все есть». Он не может оказаться в ситуации, когда у него «все было» и «все пропало». Герой – это не святой, но он близок к пониманию целостности самого себя перед концом.

Все слишком просто с чувственными наслаждениями – вы не насладитесь теплом, не околев от холода, вы не насладитесь близостью, не истомившись от одиночества. Вы не насладитесь музыкой, не устав от назойливой тарабарщины, вы не насладитесь внезапным решением геометрической задачи, не проплутав в лабиринтах кривых линий. Возводя наслаждение и страдание к их пределу, вы не насладитесь полнотой бытия, не исстрадавшись от пустоты небытия. Только здесь радость и страданье – одно.

Повторим, когда у вас все есть, вам одинаково «комфортно», переживаете ли вы страдание или радость. Это не значит, что вы не страдаете по-настоящему, вас просто не пугает страдание, вы умеете в нем находиться, если считаете нужным. Напомню, как Шри Ауробиндо сломал ногу – а был он уже признанным гуру во главе ашрама. Ученики знали, что учитель ничего не делает зря, поэтому стали спрашивать: «Зачем ты сломал ногу?» Тот ответил: «Я думал, что я могу всякую боль превратить в ананду, но теперь понял, что не всякую…» Собственно, это пример конкретизации. Даже просверленному мастеру порой только кажется, что у него «все есть» в плане глубины переживаний, и они действительно доходят до единства. Но вот при ближайшем рассмотрении он выясняет, что ему НЕ ХВАТАЕТ СИЛЫ БОЛИ для полноты ананды. Подчеркну, ананда – не «счастье», а «равнодушие», хотя оно не отсылает к полной «дебелости ума и сердца». Что и говорить, что стремление к счастью доставляет одни слезы. Это закономерно: попробуйте наоборот стремиться к несчастью, и вы будете удивлены, до какой степени вам «все равно хорошо»!

В самый мрачный период своей молодости, как русская душа, я догонялась по достоевщине, и пыталась дойти до нестерпимой боли во всем – истязая тело, унижаясь перед людьми, лишая себя самого дорогого… Опыт тех лет покажется вам диким, но факт – если ты по-настоящему хочешь боли, рыдаешь сутками и годами, изводишь себя непрерывно, сам подставляясь под каждый удар, нравится тебе или нет, то ты постоянно ловишь себя на том, что вообще-то от боли не больно и спонтанно начинаешь улыбаться. Подчеркну, это НЕ мазохизм – как и в случае Шри Ауробиндо. Это не удовольствие от боли, а просто чистая ясность бытия, которая проясняется, когда боль снимает все наносное. Состояние изумительное! Да и святая Мирра была не слишком глупа, когда просила Господа, чтобы ее страдания никогда не кончались. В христианстве это заложено в самой идее распятия – ведь Христос вполне конкретно СТРАДАЛ, а не просто повисел, улыбаясь… Когда о святых говорят, что несмотря на любые испытания, им всегда «хорошо в боге» – это не значит, что они не страдают. Всякий раз это вполне конкретное страдание, но его не страшно.

Мы еще посмотрим на чувства и ум «свысока» – с высот духа. А пока опустимся до тела, у которого тоже всегда «все есть».

Чтобы задать координаты, мы тоже возьмем крайности, причем, начнем с духовного отношения к телу, как определяющего.

Одни традиции ратуют за «небрежение плотью», тогда как другие – вырабатывают из обычного тела алмазное, поедая алхимические пилюли, как в прямом, так и в духовном смысле. В Индии была полемика между хатха-йогами и ведантистами, а в Китае – между даосами и буддистами, где первые всегда настаивают на том, что реализация без полной трансформации тела – неполная, а вторые упрекают первых в патологической привязанности к бренной плоти, будто без нее не обойтись даже в царствии небесном.