– Такого не бывает… – Дюгонин покачал головой. – Не бывает. Подумайте сами, Анатолий Сергеевич, возможно ли найти вообще во всём белом свете хоть кого-то, кому бы не приказывали и кто бы, в свою очередь, чью-то волю не исполнял? Ещё Джон Донн – вы, конечно, помните – сказал, что человек не может быть как остров, сам по себе. И уж во всяком случае островов-полковников мне лично встречать не доводилось.

– Но вы же прекрасно знаете, что моё звание – не более чем шутка.

Дюгонин встрепенулся:

– Вы отказываетесь от своих прежних показаний, я вас правильно понял?

Анатолий вздрогнул при воспоминании о Шпынкове и, помолчав с минуту, устало вздохнул.

– Хорошо, считайте, что вы меня убедили. Пусть будет по-вашему. Однако как же мне удовлетворить ваше любопытство? Кто мной командует? Это ведь очень непросто объяснить. Особенность нашего контингента как раз и заключена в непривычной для вашего понимания самостоятельности. Я не знаю заранее, какой человек выполнит мою волю, волю какого человека я сам стану исполнять. Я знаю одно: что я не подвластен ни сам себе, ни каким-либо людям, облечённым властью, что-то заложено в моём мозгу, что руководит всеми моими мыслями и поступками. То есть, я вовсе не опасный, а скорее несчастный человек.

– Ну что ж, по крайней мере, искренний ответ, – кивнул Дюгонин. – Кто-нибудь другой на моём месте, Анатолий Сергеевич, давно уже начал бы топать ногами и кричать на вас. Как видите, я не таков. И в самом деле, как можно требовать от вас разъяснить то, что вы ещё сами не осознали? Давайте так: я попытаюсь облегчить вам задачу, спрошу теперь по-другому. Забудем на время о том человеке, который побудил вас стать «полковником», однако постарайтесь вспомнить, какими идеями, мыслями вы потом в своей деятельности руководствовались? Пусть не покажется вам мой интерес праздным, и не беда, если даже мы начнём здесь с каких-нибудь мертвецов: писателей, философов – рано или поздно, но по цепочке мы неизбежно доберёмся до живых людей. И тогда в этой цепочке всё выстроится по порядку, найдутся там и те люди, которые вам отдавали приказы, и те, которым приказывали вы. Однако Бога ради, Анатолий Сергеевич, не подумайте, что я хочу сделать вас предателем, доносчиком, речь у нас с вами с самого начала идёт исключительно о вашей перевербовке.

– Перевербовке? – вскинул брови Анохин. – Как это?

Игорь Валентинович снова заулыбался, включив на полную мощность своё обаяние.

– Всё очень просто, проще некуда: до этого вы работали против нас, отныне будете работать на нас. Здесь нет ничего удивительного, такое часто бывает. Я даже имею полномочия вам сообщить, что мы согласны оставить вам прежнее звание. Да-да, вы останетесь пол-ков-ни-ком со всеми вытекающими отсюда правами и привилегиями. Вот видите, как много я для вас сделал. О подобных условиях можно только мечтать. Я знаю, что вы согласны, по глазам вижу, да и невозможно на такие условия не согласиться. Вы знаете, кстати, в каком я звании? Всего лишь майор! Так что вы сразу меня обгоните! Ничего не поделаешь, так уж у нас, русских, повелось: блудный сын всегда предпочтительнее праведного. С формальностями мы можем тут же покончить, но если вам нужно время подумать – извольте! – Он наклонился к Анохину. – Только не говорите мне сразу «нет». Как вы понимаете, для вас это единственная возможность остаться в живых.

– Ну, речь здесь, как вы и говорили, Юрий Николаевич, идёт о знаменитых брежневских психушках, специалистом по которым вы меня столь незаслуженно считаете. Да, помню, было у меня несколько небольших статеечек – использовал материал, который собирал когда-то к книге, но уж знатоком в этой области меня никак не назовёшь.