Да уж…Мне даже сказать больше нечего. Подписываю ей пропуск и отпускаю. В коридоре, на скамеечке, ее уже ожидает дочь – сидит прямо, вся какая-то тоже правильная, в мать, прямая, словно палку проглотила или надела слишком жесткий корсет. Да, дочь и мать друг друга стоят, это точно. Интересно, рассказала Руфина нашему сотруднику что-то важное или нет? Кстати, а чего это у нее так ярко щеки горят?

– Маргарита Николаевна! – оперативник Сергей, который разговаривал с Руфиной, заходит ко мне в кабинет – ну, какая женщина, а?!

– Сереж, ты что – влюбился в эту чопорную престарелую инженю?

– Да ну вас, Маргарита Николаевна! Она никакая не чопорная и не престарелая, а очень даже приятная дамочка, особенно в разговорах.

То, что наш оперативник запал на Руфь – ничего удивительного. Сереже сорок пять, и он никогда не был женат. И на то были серьезные причины, которые даже меня, уверенную в том, что если мужика до этого возраста никто не «подобрал» – значит, этот мужик вообще не стоит внимания, убедили в обратном. Когда Сереже было двадцать восемь, его мама просто слегла, слегла с тяжелой болезнью. И пролежала с ней почти двадцать лет, умерла только год назад. Все это время Сережа ухаживал за ней, и я считаю, что долгий срок ее жизни – это исключительно его заслуга. Ухаживал так трепетно, нежно и терпеливо, как это может делать только любящий сын. А вот семьей обзавестись за это время ему не удалось – ну какая девушка пойдет на подобное? Чтобы вот так выйти замуж за человека, у которого на руках больная мать? Таких девушек в наше современное время просто единицы. Вот и не получилось у него ничего с семьей. Сережа мать не бросил, но и отношения с прекрасным полом у него не сложились. Работал, заботился о родительнице, большая часть скромной зарплаты уходила на лекарства и разные прибамбасы для лежачей больной, поэтому и одевался он всегда скромно.

Когда его мать отправилась в мир иной, он переживал так, что у нас, посторонних людей, коллег, сердце разрывалось. Он переживал, а мы искренне считали, что наконец-то у него развяжутся руки и может быть – дай-то Бог! – он еще сможет найти себе человека по сердцу.

Поэтому услышав такие его слова о Руфь, я, с одной стороны обрадовалась, а с другой – ну она ему совершенно не подходит, вообще! Со стороны-то виднее…

– Ох, Сереженька! – говорю ему – боюсь, тебя тут будет ожидать сильное разочарование!

– Чего это? Она мне рассказала, что эта бабка держала ее на жестком поводке, но бабки-то теперь нет… Я попросил у нее телефон – она дала.

– Вот как? – удивляюсь я – а что она еще тебе рассказала?

– Ничего особенного. Знаете, я думаю, она не имеет к убийству старухи никакого отношения.

– А вот это неправильно, мой дорогой Сережа. Дама показалась тебе симпатичной, и ты вот просто выкинул ее из списка подозреваемых. А мы не можем допустить такой роскоши. Давай, расскажи мне подробнее о том, что она тебе говорила.

– Ну, она помнит Генриетту с самого младенчества и говорит, что раньше это была счастливая, смеющаяся женщина, сильная, властная и уверенная в себе. Когда умер ее муж, от счастливой и смеющейся мало что осталось, а вот сила, власть и уверенность в себе утроились, если не удесятерились.

– А почему они жили с ней? Почему не могли уйти жить самостоятельно? У Руфины ведь тоже образование филолога?

– Такова была воля Генриетты. Ей нужно было, чтобы Манефа всегда была рядом, хотя Руфь неоднократно просила мать уйти в самостоятельную жизнь. Кстати, Манефа спала и видела, чтобы Руфина стала актрисой, как она сама когда-то мечтала. Мол, у нее из-за внешности не получилось, так хоть у дочери получится. Когда Руфь закончила школу, они вдвоем пришли к Генриетте, чтобы та дала добро и помогла поступить в театральный. Но Генриетта очень разозлилась и сказала, что это не профессия для их благородного семейства. Мол, что это за работа такая – на камеру попой вертеть? И потребовала, чтобы Руфина подала документы в педагогический на филолога.