Аккуратные наружные ставни на окнах были плотно закрыты, но между створками пробивался тусклый свет. Значит, хозяйка находилась дома. Пономарь три раза с короткими промежутками постучал в одну из ставен и направился к воротной калитке, отворив ее, прошел мимо сарая к дверям. Скворцовский следовал за ним.

Гостей разбитная двадцативосьмилетняя бабенка с густыми распущенными светло-русыми волосами и плутовскими зеленоватыми глазами встретила навеселе и с частушкой:

Скворцовскому на пьяную Тоньку смотреть было неприятно, а ведь когда-то она стала первой женщиной, с которой он переспал. До Левашовой у него была только детдомовская Машка, с которой дальше поцелуев дело не дошло. Пономарь, приплясывая, ответил Тоньке словами песни из недавно показанного во всех кинотеатрах страны фильма «Трактористы»:

Отбив чечетку подошвами «прохорей» – сапог, сжатых «в гармошку» особым способом, Гришка подался в сторону, открывая Песне вид на стоящего за его спиной Скворцовского. Тонька поправила накинутую на покатые плечи вязаную темно-серую шаль, удивленно посмотрела на Вячеслава, всплеснула руками:

– Ой, Скворушка! Какими судьбами! А я тебя сразу и не признала. Возмужал. Вона какой красавец стал. Я бы с таким сразу в постель легла. Небось теперь краснеть не будешь, когда меня раздетую увидишь. – Тонька медленно приподняла подол цветастого ситцевого платья, оголяя правую ногу чуть выше колена, хабалисто засмеялась, спросила: – Каким ветром тебя, милок, к нам занесло? Говорят, что ты на завод работать устроился, в стахановцы метишь. – Подмигнув Пономарю, задорно запела:

Лукаво поглядывая на Вячеслава, продолжала:

Пономарь положил руку на плечо Скворцовского.

– Вот и я ему толкую, что лучше воровать и быть здоровым, чем день и ночь вкалывать по-стахановски и быть горбатым. Вор ворует, остальные вкалывают. С нами ты поболе будешь иметь, чем на своем заводе.

– И то верно, Гришенька. Пусть трактор пашет, он железный, – подлезла к Вячеславу Песня.

Пономарь отодвинул Тоньку.

– Хватит его поучать. У него и свой котелок неплохо варит. Пойдем к пеньку, надо за дело фартовое выпить, за свиданьице и за упокой души порешенного мной фраера. Мечи, Антонина, быстренько на скатерть хрястанье с канкой, гужеваться будем!

Из прихожей мимо мастерской и кухоньки с печкой прошли в гостиную. Обстановка Вячеславу была знакома. Все тот же громоздкий шкаф, круглый стол, табуреты с резными ножками, зеркало в ажурной рамке, у окна широкая лавка, в двух спаленках по железной кровати и по оббитому железными полосами сундуку. Все сделано руками покойного мужа Антонины. Сергей был мастер на все руки. Старательно, с любовью обустраивал он их семейное гнездышко, не думал, что оно по вине его супружницы превратится в воровской притон.

Здесь уже находились Муха, Володька Косой и еще двое членов банды, имевших клички Гуня и Чугун. Конопатого, высокого Гуню Вячеслав знал прежде, а коренастый, в цветастой тюбетейке на большой лобастой голове Чугун появился в банде, пока он находился в трудовой колонии. Пономарь и Скворцовский сели за стол, на котором вскоре появились глубокие белые фарфоровые тарелки с красно-золотистой каемкой, приобретенные благодаря последней квартирной краже, стеклянные стаканы, вилки с ложками, ломти черного хлеба, отварная картошка, селедка, квашеная капуста, соленые огурцы и литровая бутылка самогона. Пономарь глянул на Мишку.