Пономарь повернул голову в сторону Вячеслава:

– Чего лупетки вытаращил, глянь, где он голье затырил.

Это оказалось ошибкой. Воспользовавшись тем, что Пономарь на секунду отвернулся, а его подручные ослабили хватку, мужчина неожиданно вырвал правую руку, ловко выбил у главаря нож и с громоподобным, срывающимся на фальцет криком «Помогите!» рванулся из-под арки в сторону улицы. Первым опомнился Муха. Мишка прыгнул под ноги беглецу, тот повалился на землю и тут же попытался встать, но Пономарь такой возможности ему не дал. Три удара ножом заставили его снова упасть на землю. Мужчина протяжно застонал. Пономарь ощерился, сверкнув золотой фиксой во рту, хладнокровно обтер лезвие ножа об полу бежевого плаща жертвы ограбления и, бросив: «Скворец, забери у него бугая, потом вместе уходить будем. Остальные в разбег. Собираемся на хазе у Тоньки», – спешно вышел из-под арки. Следом за ним потянулись остальные. Вячеслав перевернул умирающего человека на спину, осторожно, стараясь не испачкаться в крови, вынул из внутреннего кармана плаща пухлый кошелек. Скворцовский старался не смотреть в лицо потерпевшему, но все равно почувствовал на себе его взгляд, полный боли и укора…

Через час Пономарь и Скворец молча шагали по темной улице на окраине города. Пономарь кинул на Скворцовского внимательный взгляд, спросил:

– Скворец, ты чего такой унылый? Радоваться надо, справедливость, как ты хотел, мы восстановили, гроши у нас, фраерок икрянный оказался, шмеля ты жирного вытащил, так что гуляй – не хочу!

Вячеслав продолжал молчать.

– Понимаю, – Пономарь плюнул сквозь зубы через правое плечо и снова вперился цепким взглядом в Скворцовского. – Мордастого претендателя тебе жалко? Может, зря я его пописал? Ты думаешь, что мне хотелось мокрое дело вершить? Может, надо было его не трогать, пусть бежал бы этот штымп и орал, как Шаляпин, на всю округу, что его грабят. Он бы такой кипиш поднял, что мама не горюй, а оно нам, я тебе скажу, совсем ни к чему. К тому же этот фраерок наши карточки мог и в потемках срисовать. А если бы из-за него кого-нибудь из наших легавые взяли под белы рученьки, в воронок усадили, да и в уголовку сволокли?

– Может, и не взяли бы, – буркнул в ответ Вячеслав.

Пономарь осклабился:

– Может да кабы, на болоте жабы. Может быть, и не взяли бы, но зато, корешок, мы теперь с тобой одной кровушкой замазаны.

Теперь Скворцовский понял, почему Пономарь вопреки своим привычкам пошел на дело выпившим и навязчиво предлагал выпить ему. Не случайным было и то, что он приказал вытащить кошелек из кармана жертвы именно ему. Гришка был прав – совершенное преступление связывало их крепче веревки. Вячеслав думал, что сказать в ответ, но в это время они подошли к «малине». Это был небольшой одноэтажный, но добротный деревянный дом с застекленной верандой, искусно украшенный кружевными деревянными причелинами с полотенцами. Узковатые окна жилища обрамляли резные наличники. Резьба была и на карнизе над входом. Дом принадлежал Антонине Спиридоновне Левашовой по кличке Тонька Песня. Песней ее прозвали за нескончаемое желание петь, особенно частушки. За звонкий голос, веселый нрав и ладную фигуру выбрал ее в жены и привел в свой дом искусный тридцатилетний плотник Сергей Левашов, но, как оказалось, Тонькины достоинства на умении петь и заканчивались, поскольку хозяйкой она оказалась никудышной и женой неверной, за что Господь обделил ее возможностью рожать детей. Левашов немало страдал от этого, но все же крепко надеялся на появление потомства. Так и не дождался. Через три года после свадьбы его зарезали в пьяной драке. Дом и хозяйство перешли к Тоньке, которая недолго горевала по усопшему супругу и вскоре стала вести разгульную жизнь, впала в распутство и пошла, как разменная монета, по похотливым мужским рукам. Она почти никому не отказывала в гостеприимстве и интимной близости, поэтому-то члены преступной группы, возглавляемой Гришкой Пономарем, напропалую пользовались ее доступностью и добротой. Зачастую не безвозмездно, немало перепадало ей от воровского прибытка и щедрости то продуктами, то одеждой, а порой и украшениями. Помогала она и со сбытом краденого. Относила добытое бандой добро барыжнице тете Клаве.