По понятным причинам Джим Маккартни очень хотел, чтобы Пол освоил фортепиано – освоил “как следует”, а не как он, самоучкой. Поскольку музыка в программе школы Джозефа Уильямса отсутствовала, Пол начал брать частные уроки фортепиано у одной пожилой женщины. Вскоре он их забросил, жалуясь, что занятия просто добавляют ему домашней работы и что в доме его учительницы “старушечий запах”.

Тем минимумом формального музыкального образования, которое он получил, он большей частью был обязан своему отцу и пианино в гостиной. Исполняя “Stairway to Paradise” или какую-нибудь другую популярную мелодию из прошлого, Джим выкрикивал имена аккордов, показывая ему положение пальцев на черных и белых клавишах и поясняя их последовательность. Его отец обожал духовые оркестры и брал с собой Пола специально, чтобы послушать их в просторных ливерпульских парках, чем навсегда привил ему вкус и к этой музыкальной традиции.

Несмотря на все это, Джим всегда настаивал, что не был “настоящим” музыкантом, поскольку ничему профессионально не учился. Время от времени он отвлекался от излюбленных стандартов Гершвина и Ирвинга Берлина, чтобы сыграть кое-что, написанное им самим еще в составе Jim Mac Jazz Band, – меланхолическую пьеску под названием “Eloise”. Правда, он отнекивался от самого слова “написать” – для него, как и для всего мира, авторы песен являлись тайным орденом, члены которого обитали исключительно в Лондоне или Нью-Йорке. Со скромностью, принадлежащей другой эпохе, он говорил, что всего лишь ее “придумал”.

Маккартни жили совсем небогато. Кроме шести фунтов недельного жалованья в Hannay & Co., Джим не получал ничего – ни комиссионных, ни льгот. Акушерская зарплата Мэри была на 6 шиллингов (30 пенсов) больше – что несколько смущало их обоих, – но и это едва ли в полной мере компенсировало ее ненормированный рабочий день.

Как бы то ни было, сразу после Второй мировой семья из четырех человек в Северо-Западной Англии с совокупным доходом Джима и Мэри могла иметь вполне обустроенный быт. Мясо, будучи недорогим, составляло основу их домашнего питания: баранина, свинина, говядина, печень и воскресный ростбиф с йоркширским пудингом, который Мэри на северный лад поливала “золотым сиропом” производства Tate & Lyle и подавала как десерт. Пол с аппетитом поглощал любое мясо, кроме языка, слишком напоминавшего его собственный. Фрукты главным образом присутствовали в консервированном виде: персики, груши, дольки мандарина поливались заварным кремом или его любимым сгущенным молоком. Долгие годы единственным видом апельсинового сока, известным ему, был концентрат, во время войны раздававшийся детям государством в казенного вида угловатых бутылочках, – они были по-прежнему широко доступны. “Его полагалось разводить, – вспоминал Пол. – Но нам нравилось пить его прямо из горлышка”.

Братья всегда были безукоризненно одеты и не испытывали недостатка ни в чем, что полагалось тогдашним школьникам. Каждое лето Мэри и Джим брали их с собой в отпуск – либо в соседний Северный Уэльс, либо в один из приморских кемпингов сети “Батлинз”. В то время британцы еще не открыли для себя одежду для отдыха, поэтому мальчики бегали по пляжу в школьных рубашках и коротких штанишках, а Джим возлежал в шезлонге в своем деловом костюме.

В какой-то момент оба вступили в 19-й городской скаутский отряд Ливерпуля, что предполагало еще одну форму в дополнение к школьной, а также регулярные поездки в лагерь. Пол обнаружил сноровку в скаутских занятиях вроде завязывания узлов и разжигания костров и с удовольствием собирал нашивки, демонстрировавшие его разносторонние таланты.