Одной из курьезных черт британской классовой системы в 1940–1950-х годах было то, что медицинские сестры, вне зависимости от происхождения, становились почетными членами среднего класса и считали освоение благородного выговора частью своей профессиональной подготовки. Поэтому, будучи важным членом общины, населявшей Спик, Мэри также занимала положение несколько в стороне, и это самоощущение передалось Полу с Майком. Мать особенно заботилась о том, чтобы они не говорили с тем же гортанным ливерпульским прононсом, что другие дети по соседству, и всегда были более вежливы и церемонны, чем принято в Мерсисайде. Проведя пару лет на Вестерн-авеню, семья переселилась в еще один муниципальный дом, номер 12 по Ардвик-авеню, всего в нескольких кварталах от прежнего места. Новое жилище не превосходило старое по площади, и туалет по-прежнему был только во дворе, однако Мэри считала этот квартал классом повыше.

Несмотря на позднее родительство, Джим оказался добросовестным и любящим отцом. Держался он с серьезностью, приличествующей человеку, который каждый день в деловом костюме отправляется на работу “в город”, однако, по словам Майка Маккартни, “ему была свойственна едва заметная, как бы булькающая в глубине веселость, которая в любую минуту могла взорваться”. Например, мальчики очень рано выяснили, что с папой бесполезно соревноваться, кто как показывает язык, потому что у него язык был куда толще и высовывал он его намного дальше.

Джиму пришлось забросить игру на трубе после того, как он потерял зубы, но пианино оставалось его страстью. На почетном месте в углу гостиной стоял недорогой, но приличный инструмент, купленный в рассрочку в Уолтоне в магазине NEMS. Своими первыми музыкальными впечатлениями Пол был обязан именно Джиму и его энергичному, с перекрещиванием рук, исполнению старых джазовых стандартов, например гершвиновского хита 1922 года “Stairway to Paradise”.

Хотя мальчики не знали своих дедушки и бабушки по отцу, дядь и теть с его стороны у них было предостаточно: два брата Джима, Джек и Джо, и четыре сестры, Иди, Энни, Милли и Джинни. Высокий, романтически эффектный дядя Джек, когда-то игравший на тромбоне в Jim Mac Jazz Band, а теперь собиравший арендную плату для ливерпульского муниципалитета, из-за отравления газом в Первую мировую мог говорить только шепотом. Тетя Милли вышла замуж за одного из коллег Джима по Хлопковой бирже, Альберта Кендала, так что у Пола действительно имелся “дядя Альберт”, которого он позже вставит в песню. Бедокуром в семье слыл муж тети Иди, Уилл Стэплтон. Он работал корабельным стюардом и, как большинство представителей этой профессии, безоглядно воровал на службе, в конец концов угодив на три года в тюрьму за кражу 500 фунтов из груза банкнот, переправлявшихся в Западную Африку. Еще один член семьи Маккартни вновь испытал все прелести жизни за решеткой только пятьдесят лет спустя.

Самой веселой и яркой из теток была Джинни, или Джин, любимица Пола с самых ранних лет, – она тоже удостоилась упоминания в одной из его песен. Джин была матриархом клана, тем, к кому все остальные обращались за советом. “Мама была очень мудрой женщиной, – вспоминает ее сын Иэн Харрис, – и всегда знала, как добиться того, что ей нужно. Однажды она даже уговорила городские власти изменить автобусный маршрут, чтобы он проходил по нашей улице”.

По воспоминаниям Харриса, дети в этом клане жили “как кочевники, потому что мы всегда гостили друг у друга. Я проводил уйму времени у Пола с Майком. Их мама, тетя Мэри, отличалась строгостью – но при этом была милая, добрая женщина”. Среди родственников устраивались частые посиделки в ливерпульском стиле, с выпивкой и пением, танцами и смехом, длившимися далеко за полночь. Дядя Джек отпускал шутки своим интригующим шепотом, Джим отбивал что-то на пианино. Когда праздновали Новый год в доме дяди Джо в Эйнтри, полночь знаменовалась сиплым воем шотландского волынщика за входной дверью. Все кричали: “Пусть войдет!”, и голос Джин всегда был громче всех.