Долгоруков, переживая события трехлетней давности, скрипнул зубами так громко, что Годунова вздрогнула и обернулась.
–Марина Мнишек, воеводы Георгия Сандомирского дочь, повелела извести тебя, и не было времени на другое, – выдохнул Долгоруков, – только через монастырь, через постриг. И сюда, в Троицу, прискакал тотчас же, упросив Шуйского поставить воеводой осадным, как только узнал, что смогу находиться рядом с тобой, дышать одним воздухом, иметь счастье лицезреть тебя, государыня моя…
–Нет больше никакой государыни, князь, – опустив глаза долу и кусая губы, прошелестела Ксения. – Есть раба господня инокиня Ольга…
–Неправда, – тихо возразил воевода, – никогда не быть тебе рабою, царевна. В Псалтире написано: “Я сказал: все вы – боги, все вы – дети Всевышнего”.10 Ты всегда будешь для меня ангелом во плоти, и я смогу доказать…
–Докажи, князь, – перебила его Ксения, и слёзы ярости брызнули из глаз, – непременно докажи! Сотри позор с лица земли отцов наших – отправь обратно в преисподнюю этих распоясавшихся папистов, посланцев лукавого, возомнивших себя богами.
Годунова повернулась к стрельнице и упёрлась ненавидящим взглядом в разворачивающиеся на виду монастыря польские войска гетмана Сапеги.
***
Ян Пётр Павел Сапега, староста Усвятский и Керепецкий, каштелян киевский подошёл со своими полками к Троице-Сергиевой лавре со стороны Александровской слободы. Как только расступился лес и показались маковки монастырских церквей, он неторопливо слез с коня, трижды размашисто перекрестился, поклонился поясно, сотворив молитву “Отче наш”. В этом ритуале не было ничего необычного и глумливого. Ян Сапега, как и большая часть его войска, приступившего к Троице, был православным. Вместе с гетманом встав на колени, истово молились уроженцы восточной части Речи Посполитой и юго-восточных земель Королевства Польского – будущих Белоруссии и Украины. У большинства «поляков» – и шляхтичей, и простых солдат – деды, а нередко и отцы считали себя «русскими» или «руськими» и исповедовали православие. Иными словами, «поляками», разорявшими Россию, были люди Западной Руси, сменившие этнос.
В глазах западной, исконно польской шляхты местная православная культура представлялась мужицкой, а культура московитов – варварской. Стремление западно-русских дворян считаться поляками являлось не только выбором по расчёту, жаждой обладать соответствующими привилегиями и «свободами», но и желанием прислониться к европейской культуре, жить по-западному «красиво». Не менее важным было и то, что за Польшей незримо возвышался папский престол, непоколебимый, неприступный, жестоко карающий неверных и милостиво снисходительный к покорным. Совсем недавно – сорок пять лет назад – состоялся Тридентский собор, определивший тактику и стратегию католической церкви на века вперёд, превративший Ватикан в политическую организацию, утвердивший безграничную власть Папы и учредивший в качестве его карателей специальный военно-монашеский орден иезуитов.
Вот и сейчас представитель этой таинственной, сумрачной организации неотлучно находился по правую руку от Сапеги. Он не слез с лошади, глядел на молящихся воинов свысока, с ироничной, лёгкой улыбкой, временно разрешая неофитам Ватикана маленькую обрядовую вольность. Они ещё числятся в православии, но уже признали главенство католицизма. С репрессиями за неправильную веру можно и повременить. На просторах непокорной Руси, от Балтики и до Чёрного моря, реализуется идеально продуманный, скрупулёзно воплощаемый план Ватикана – православные режут православных, русские убивают русских, приближая главную цель, обозначенную Тридентским собором – безраздельное мировое господство.