Паркер отвечает на все их вопросы, потом показывает маме, где комната Пейтон, и мама остается там до позднего вечера, а папа на кухне готовит на скорую руку что-то горячее.

Проходят часы, мы все ложимся спать, но спокойно проспать всю ночь ни у кого не получается, всех нас терзает беспокойство.

В четыре часа утра папа трясет меня за плечо, и я резко открываю глаза.

– Давай, милая, я отвезу вас домой.

Я начинаю отрицательно трясти головой, но папа строго кивает, поэтому поднимаюсь на ноги и обнаруживаю, что остальные тоже встали.

Папа отвозит нас всех к пляжному домику, паркуется у обочины. На прощание он сжимает мне руку.

– Поспи немного, а мы у Нейта в полдень приготовим бранч. Позвоним вам, хорошо?

– А если Пейтон захочет, чтобы мы вернулись…

– Я дам вам знать. Сейчас, мне кажется, ей хочется побыть одной.

– Мейсон так и сидит под ее дверью…

– Мейс – это Мейс. Пусть делает то, что считает нужным, не будем ему мешать.

– Ты сильно травмировал его в детстве, когда рассказал нам о смерти тети Эллы.

Папа кивает:

– Наверное, ты права, но я очень волновался за вас. Вы разъезжали на великах по окрестностям и должны были знать, насколько это опасно.

– Тебе было тяжело, когда она умерла?

Он грустно улыбается:

– Да, родная, мне было плохо. Я был мальчишкой, и она погибла на моих глазах… После этого я много лет не мог кататься на велосипеде, а когда пришло время получать права, боялся сесть за руль – думал, что собью кого-нибудь, как кто-то сбил мою сестру. Родители тогда ругали меня…

– Родители не должны были винить вас в ее смерти, – бормочет Брейди с заднего сиденья. – Вы ни в чем не виноваты, дядя Э.

Папа кивает:

– Ты прав, сынок, но это тяжело, когда умирает кто-то близкий. На самом деле никогда не знаешь, как поведешь себя в такой ситуации.

Его плечи опускаются, но он вздергивает подбородок:

– Ладно, ребята, завтра увидимся.

Мы вчетвером заходим в дом, Мейса с нами нет.

Все падают на диваны, а я бесшумно выскальзываю через заднюю дверь и иду к воде. Солнце все еще за горизонтом, но оно скоро взойдет.

Дохожу до того места, где вода омывает деревянные столбы причала, снимаю обувь и погружаю ноги в холодную воду.

Океан всегда действовал на меня умиротворяюще, он вселяет надежду, обещает новые возможности. Мне нравится, что, оставаясь неизменным, он никогда не бывает прежним. Волны каждую минуту сменяют одна другую, линии на песке изгибаются то в одну, то в другую сторону. Океан – это настоящее чудо. Сильный и властный, он в то же время мягкий и… хрупкий, как сломанные ракушки, выброшенные на берег, но и те скоро унесет обратно в воду приливом. Уязвимые места могучего океана прячутся в глубине, и лишь тот, кто готов погрузиться в нее, способен их обнаружить.

Я тихо вздыхаю и закрываю глаза. Прислушиваясь к голосу волн, пытаюсь втянуть в себя столько воздуха, сколько позволяют легкие. Просоленный воздух попадает мне в горло, и мучившее ощущение удушья исчезает.

Накануне был ужасный, трагический день. В такие дни понимаешь, что, как бы мы ни поступили, что бы ни выбрали, в любой момент может произойти все что угодно и перевернуть нашу жизнь. И самое ужасное, что невозможно предсказать беду – она всегда обрушивается внезапно.

Я вспоминаю родных и друзей, думаю о своих мечтах и планах, которые, как я надеюсь, сбудутся в моей жизни. А потом думаю о том, что могу внезапно все потерять, как это случилось с Пейтон. Как будто волны вымывают песок из-под ног – вот с чем это можно сравнить. Драматично и глупо, но глаза наполняются слезами, а когда я открываю их, вижу на востоке слабую розовую полосу.