Но ведь в любви не убивают голос.

Не запрещают дышать.

Не боятся свободы.

И всё же… он пришёл.

На глазах у всех.

Сорвался.

Сказал.

Раньше он молчал. Теперь – сражался.

Утро встретило её непривычной тишиной. Такой, что звенело в ушах. Ни шума воды в ванной, ни

запаха кофе, ни его шагов по комнате – ничего. Только блеклый свет за окном и еле слышное

тиканье часов на кухне, которые почему-то вдруг стали напоминать пульс – ровный, чужой, отстранённый.

Дарья лежала, не двигаясь, уставившись в потолок. Простыня под ней ещё хранила тепло ночи, но

оно было её – не его. Подушка рядом осталась ровной, не помятой, как будто он ушёл аккуратно.

Или не приходил вовсе.

Сначала она пыталась себя убедить, что просто проспала. Что он, может, рано уехал, оставив

сообщение. Но телефон молчал. Ни одной строчки. Ни одной пропущенной. Ни «прости», ни

«задержался». Ни следа.

В зеркале – она. Слегка припухшие веки, спутанные волосы, и взгляд, в котором – больше не

тревога. Скорее, холод. Отчётливое осознание чего-то, что не хочется признавать. Что-то в ней

будто обвалилось. Не с громом – с тишиной.

Она плакала.

Только кроме слез теперь— пустота.

И странная, едкая… надежда.

Она не знала, как он поступит дальше.

Но знала:

теперь он должен идти к ней не как хозяин,

а как человек.

Глава 10

Никита стоял в офисе отца, как когда-то в детстве – на ковре перед кабинетом, где решалась его

судьба. Только теперь он был взрослым. Богатым. Свободным. И абсолютно беспомощным в том, что

касалось одного единственного человека – Дарьи.

– Ты понимаешь, чем рискуешь? – спросил отец.

– Понимаю.

– Ты женился не по любви. Это был договор.

– Это моя жизнь.

Отец смотрел на него так, будто в нём разглядел чужака.

– Я больше не позволю вам распоряжаться тем, кого я люблю, – сказал Никита. – Дарья – не

игрушка, не шаг в стратегическом плане. И если вы не одобряете то, кем она становится рядом со

мной… значит, я всё делаю правильно.

Он вышел, не дожидаясь ответа. И впервые – не пожалел о сказанном.

Первое, что он сделал после разговора с отцом – уволил водителя, которого тот поставил к ним в

дом. Тот, казалось, знал всё: когда Дарья выходила, куда ездила, с кем общалась. Никита даже не

догадывался, насколько близко наблюдение касалось личного. И теперь ему было противно.

– Её личная жизнь – не отчёт. Это больше не повторится, – сказал он, бросая ключи на стол

охране.

В тот же вечер он поехал в агентство, где работала Дарья. Без предупреждений. Без пафоса. Просто

приехал – с дрожащими руками и желанием, которое горело внутри. Он не знал, простит ли она.

Но больше не мог сидеть и ничего не делать.

В приёмной его узнали сразу.

– Вы к кому?

– К Дарье Левицкой.

Её вызвали.

Она вышла – удивлённая, собранная, красивая.

И сразу остановилась, увидев его.

– Что ты здесь делаешь?

– Я пришёл не спорить. Не устраивать сцены ревности. Я пришёл сдаться.

Он медленно подошёл ближе.

– Я всё разрушил. Сначала игнорировал, потом давил, потом ревновал так, будто ты – моя вещь. А

ты была моим шансом. Единственным. Я уволил водителя. Сказал отцу, что больше не буду играть в

семью для контракта. Я не знаю, смогу ли быть тем, кого ты заслуживаешь. Но я хочу учиться. Я

хочу быть рядом. По-настоящему. Как тот, кто…

Он запнулся. Вдохнул.

– …как тот, кто любит тебя.

Дарья смотрела на него молча.

А потом подошла и сказала:

– Я больше не буду удобной для тебя. Я буду спорить, работать, отстаивать себя.

– Я не хочу «удобную». Я хочу тебя. Настоящую.

И когда она кивнула, просто едва заметно, – в его груди всё рухнуло.

Потому что она поверила. А он – впервые стал тем, кем мог бы быть рядом с ней.