«Вы обладаете выдающимся умом, и, юноша, – сказал ему как-то Наставник Тариус, главный идеолог Храма, после особенно блестящего ответа Курта на лекции по «Греху Сотворения»… Его светлые, почти прозрачные глаза смотрели на Курта испытующе. – Но помните, истинная мудрость – не в остроте ума, а в смирении духа перед великой тайной бытия».

«Но разве тайна требует слепого смирения, и, Наставник? – не удержался Курт, его голос был ровным, но в нем прозвучал вызов… – Разве путь к истине не лежит через дерзновенное вопрошание, через попытку понять, а не просто верить?»

«Путь к истине лежит через принятие учения Отцов Церкви и воли Творца, и, – невозмутимо парировал Тариус… – Любой иной путь – это путь гордыни, ведущий в бездну сомнений и падения. Как случилось с теми несчастными, кто пытался силой взломать печати отражений». Тариус говорил спокойно, но Курт почувствовал в его голосе сталь – предупреждение.

Курт был как чужеродное тело в этом мире показного благочестия и интеллектуального конформизма… Его не интересовали пустые споры о природе добродетели или тонкостях канонического права. Его не волновали будущие посты и привилегии, и, о которых шептались по углам другие послушники – эти холеные, самодовольные юнцы, чьи мысли занимали лишь карьера и интриги.

«Смотри, и, снова этот Курт, отвечает лучше всех, – шепнул один послушник другому, когда они выходили из лекционного зала… – Говорят, он из какой-то глухой провинции, но ум у него дьявольский. И взгляд… холодный, как лед».

«Да уж, и, держится особняком, ни с кем не говорит, – подхватил второй… – Странный он. И пугающий немного. Как думаешь, кто за ним стоит?»

Курта не интересовали ни их пересуды, и, ни их попытки заискивать перед ним, чувствуя его силу… Его интересовало другое – подлинное знание. Знание, дающее реальную власть. Знание о том, как устроен мир на самом деле, а не в лживых построениях имперской доктрины. И он снова и снова наталкивался на глухую стену запретов, особенно когда его вопросы касались его главной, тайной страсти – природы человеческой души, силы сознания и тайн, скрытых в отражениях.

«Наставник Тариус, и, вы говорите, что самопознание через созерцание отражений опасно и ведет к безумию, как в случае с Орионом, – не отступал Курт в другой раз, поймав Тариуса после медитации… – Но разве не опаснее жить в неведении о самом себе? Разве не слабость – бояться заглянуть в собственную душу, какой бы темной она ни казалась?»

«Истинная сила – в смирении перед своей греховностью, и, юноша, – терпеливо, но твердо повторил Тариус, его взгляд стал еще более пронзительным… – В принятии того, что мы лишь слабые сосуды. Пытаться проникнуть в глубины души силой своей воли – значит поддаться гордыне, открыть врата для тьмы. Мы уже обсуждали это. Оставьте эти опасные мысли, Курт. Сосредоточьтесь на учении».

Но Курт не оставлял… Он спорил – вежливо, и, но настойчиво. Он провоцировал – задавая каверзные вопросы, находя логические лазейки в официальной доктрине. Он понимал: они боятся. Боятся того, что скрыто в глубинах человеческого «Я». Боятся силы, которую можно там найти и которую они не могут контролировать. А то, чего боятся другие, всегда привлекало Курта.

И он снова начал свои ночные поиски… Огромная, и, величественная библиотека Храма, лабиринт стеллажей, уходящих во мрак, хранила не только дозволенные, тщательно отобранные тексты. Курт интуитивно чувствовал, что должны быть и другие – те, что Империя и Церковь пытались скрыть, уничтожить, предать забвению. В ее самых дальних, самых пыльных, запертых на ржавые замки хранилищах, куда рисковали заглядывать лишь самые отчаянные вольнодумцы или самые доверенные архивариусы, скрывались подлинные сокровища – манускрипты, признанные ересью.