Говорят по известному поводу, что сон, мол, в руку, а тут в руку оказался «домус оптима»! Только вышел в коридор и свернул за угол – нате вам! Эскулап собственной персоной! Глаза наши едва из орбит не выскочили, а брови взлетели на запредельную высоту, где и застряли, пока мы тискали друг друга.

с чувством продекламировал дед, когда наши глаза и брови вернулись на штатное место.

– А я – только—что! – возопил я, радуясь неожиданной встрече, которая сразу преобразила «Кузьму», сделав его действительно «домус проприа». – И давно вы здесь?

– Годик уже. А ты, Миша, значит, расстался с парусами?

– Пришлось… Фатум! Вернулся в «холодильник», где меня мытарили, мытарили, а потом воткнули сюда. Знать, «Грибоедов» у них до сих пор сидит в печёнках. И на увольнение, видно, тоже имеют обиду. Сбежал, мол!

– Значит, так, вьюнош, – заторопился доктор. – Я, старая черепаха, спешу по делам службы: у электрика запор – надо ему клизму вставить, а после ужина встретимся. Ты где обосновался?

– В каюте второго радиста.

– Где сбежимся?

– Давайте у меня, чтобы обжить хоромы.

– И обмыть, вьюнош! Как же без стопарика за встречу? Не по-людски это.

И разбежались до вечера.

Если бурные объятия, которые ознаменовали встречу с Эскулапом, объяснялись радостью прежнего и сравнительно недавнего общения, но в самом факте встречи не было ничего особенного (мы, как-никак, работали в одной конторе), то другая [встреча] в том же коридоре и почти на том же месте была по-мужски скупой, хотя и тоже не обошлась без глаз, вытаращенных удивлением до размеров яйца курочки рябы. Кого-кого, а северянина Сашку Гурьева я не ожидал встретить на «Кузьме». Я вообще забыл о его существовании и не вспомнил бы, не будь в моей жизни «Онеги», старого боцмана с его репликой «Ну ты и вертаус!» и, наконец, с его подарком – пистолетом-зажигалкой, которую Сашка долго и безуспешно пытался выклянчить у меня. И всё-таки именно Сашка Гурьев, совершенно тот же, даже, кажется, в том же кителе и в тех же суконных шкарах, хотя, конечно, этого быть не могло несмотря на Сашкину бережливость и аккуратность, остановил меня в коридоре.

– Н-да!.. Гора с горой не сходится… – только и вымолвил я, стряхнув первую оторопь. – Как ты здесь оказался? Ведь клялся в верности северу!

– Мало ли… Женился – увлекла в тёплые края, а в тех краях нашлись мужики краше меня. Ну и мы… жопа об жопу – кто дальше отскочит. Я вот сюда отскочил.

– А на «Кузьме» давно?

– Четвёртый год пошёл.

– И в какой должности?

– Четвёртый помощник, – отчего-то смутился он.

– Очень даже неплохо! – поспешил я его успокоить. – «Кузьма» не «Онега». На три тысячи тонн тянет. Это тебе не каспийские шаланды, с которых ты начинал.

– Мишка, давай усидим бутылку водяры? – оживился он. – Заначка у меня плесневеет, а тут такой повод!

– Усидеть можно, – согласился я, – но прежде скажи, как ты с доктором? Контачишь? Я только-только появился на пароходе, а ты уже третий здесь, с кем довелось раньше плавать. С Лекинцевым – в северном перегоне. Я с ним вахту стоял на «Бдительном». Но с Рэмом я… не очень. Разные мы люди, хотя и пропустили за встречу по граммульке. С доктором – другое дело. Полное взаимопонимание и общий язык. После ужина встречаемся у меня, в каюте второго радиста. Наверняка не без спирта – притаранит. Если с ним не собачишься, приходи с водярой, составим тримурти и воздадим прошлому по заслугам.

– А вдруг буду третьим лишним?

– Сам думай.

– Нет, мы с ним по-доброму. Ладно, приду. Жди.