«A-а, как же я прежде не догадался? Должно быть, она и не человек вовсе, а лисица. Ну конечно, так и есть. Это лисица-оборотень».

Меня охватывает паника. Стараясь ступать неслышно, я боязливо крадусь за маячащей впереди фигуркой. Таинственная музыкантша, не прерывая игры и не оборачиваясь, как ни в чем не бывало бредет по дороге. Если это лисица, размышляю я, она не может не знать, что я иду за ней. Наверняка знает, но не подает вида. Да и вообще у людей не бывает такой белой кожи. Не иначе, это лисья шерстка. Что же еще может отливать такой глянцевой белизной? Разве только трепещущие листья ивы.

При том, что я стараюсь идти как можно медленнее, расстояние между нами постепенно сокращается. Теперь нас разделяет не более пяти кэнов. Еще немного – и моя тень коснется ее пяток. Пока я делаю один шаг, моя тень успевает сделать два. Вот уже голова моей тени подбирается к пяткам женщины. Ее пятки – несмотря на холод, она обута в соломенные сандалии на босу ногу – такой же ослепительной белизны, как шея и рука. Издали я этого не заметил, должно быть, потому, что их скрывал длинный подол кимоно.

Кимоно на ней и впрямь необычайно длинное – такие можно увидеть разве что на актерах, изображающих красавиц или героев-любовников. Подол этого щегольского наряда из полосатого крепа обхватывает ее щиколотки и едва не касается земли. Но песок так чист, что не оставляет следов ни на ткани, ни на ногах женщины. Она идет, грациозно переставляя ноги в сандалиях, и при каждом шаге я вижу ее ступни, такие белые, что хочется их лизнуть. Я все еще не знаю, кто она – женщина или лисица, – но кожа у нее явно человечья. Я отчетливо вижу ее затылок, на который, скользя по шляпе, падает холодноватый свет луны, склоненную шею и трогательные выступы позвонков. Хрупкие покатые плечи и ниспадающее до земли одеяние придают ее фигуре утонченную прелесть. Плечи незнакомки едва ли шире полей ее плетеной шляпы. Временами, когда она резко наклоняет голову, становится виден прекрасный, отливающий влажным блеском узел волос, а из-под завязок шляпы выглядывают нежные мочки ушей. Чем дольше я смотрел вслед этой легкой фигурке, неспособной, казалось, устоять даже перед порывом ветерка, тем острее чувствовал, что женщина не принадлежит к нашему, человеческому миру. В самом деле, уж не оборотень ли она? Какой бы хрупкой и беспомощной ни казалась она со спины, достаточно зайти сбоку, чтобы ко мне с леденящим душу воплем повернулось безобразное лицо ведьмы…

Теперь уже женщина не может не слышать моих шагов. Зная, что я иду следом, она хотя бы раз должна была оглянуться, но нет – по-прежнему делает вид, будто ничего не замечает. Это настораживает меня, я чувствую, что нужно быть начеку, иначе беды не миновать…

Моя долговязая тень подкрадывается к пяткам женщины, поднимается вверх по ее кимоно. Вот уже голова моей тени оказывается на уровне ее бедер, передвигается выше, к завязанному на талии поясу, скользит по ее спине. А перед женщиной движется ее собственная тень. Собравшись с духом, я отступаю в сторону. Моя тень соскальзывает с ее спины и ложится на дорогу рядом с ее тенью. Не видеть этого невозможно. Но незнакомка по-прежнему не оборачивается и сосредоточенно, а вернее сказать, невозмутимо и отрешенно перебирает струны сямисэна.

Наши тени плотно смыкаются. Я впервые пробегаю взглядом по ее профилю и вижу за тесьмой шляпы округлую линию ее щеки. Нет, конечно же, это не ведьма. У ведьмы не может быть таких нежных щек.

Постепенно, с какой-то томительной медлительностью, из-за линии щеки проступает абрис ее носа, – так бывает, когда из окна поезда смотришь на окрестный пейзаж и за склоном горы мало-помалу вырисовывается контур песчаного мыса. О, только бы нос у нее был правильной, благородной формы! Мне не хотелось думать, что в такую лунную ночь у такой пленительной женщины окажется неприглядное лицо. Пока я предавался этим мыслям, из темноты на свет явились плавные очертания ее носа. Теперь я мог без труда представить себе его форму – она была безупречной. У меня сразу отлегло от сердца…