Не то чтобы нам выпала такая возможность. По твоему проницательному замечанию, есть разница между одиночеством и существованием в одиночку. Хорошая новость: последние события урезали в моей жизни второе (хотя другой вопрос, хорошо это или плохо), а твое письмо развеяло первое. Спасибо за это.

Вообще-то «спасибо» – это слабо сказано, но боюсь показаться сопливым, растекаясь насчет того, как я признателен за твое письмо. Что тут сказать? Мне был нужен друг, и я получил письмо от друга. Твое письмо. Я рад, что это ты. Сопливо, да? Честно, обычно я не такой. Обычно верное слово – это «колючий», так что просто скажу «спасибо» и на этом закончу.

Меня заинтересовали твои слова о том, сколь многие люди одиноки. Это свежая мысль для меня. Большая часть народу кажется мне такой скучной, просто воздушные шарики с пустыми словами. Интересно, что бы я обнаружил, если бы попытался время от времени узнать их получше? В конце-то концов, во мне есть вещи, которые удивили бы тех, кто хоть попытался бы копнуть глубже. Например, я заядлый читатель. Наверное, многих поразило бы, что такой молчун, как я, так любит слова, если они написаны на бумаге. Что еще? У меня слабость к пирогам, особенно с голубикой. Я чаеман и ненавижу кофе. Собаки лучше всех на свете (этим я вряд ли кого-нибудь удивлю).

Интересно, а что удивительного для других есть в тебе?

Пока не выясню, буду маяться этим вопросом.

От чистого сердца,

Твой друг.

P. S. Прости, что письмо так долго шло. Я живу вдали от города, так что добраться до ящика нимкилимов, что-бы отправить, получается не сразу. В будущем тоже стоит ожидать подобных задержек, но обещаю, что не перестану тебе писать, пока ты не захочешь.

Мёрси взмахнула письмом и отбила на линолеуме счастливую чечетку, а потом еще три раза перечитала – а потом и четвертый, на всякий случай. Кто же этот колючий буквоед и танцор, который живет вдали от города? Фермер? Рыбак? Смотритель маяка? Она представляла его себе суровым рабочим, жилистым, с обветренным лицом. И как только этот друг нарисовался в ее воображении, он стал поразительно напоминать Харта Ральстона – картина, которую Мёрси постаралась забыть немедленно. Она напомнила себе, что ее друг может оказаться кем угодно: вдруг это брюзга-отшельник с ревматизмом, который даже в самую жару кутается в сто одежек и жмется к огню, играя с собой в шахматы. Да и вообще, какая разница, как он выглядит? Он друг. Ее друг. И она радовалась этому.

Нужно было выгулять Леонарда, а потом доделать лодку мистера Гауэра, просолить и завернуть его и запечатать шлюп. До конца дня у нее была еще тысяча дел. Вместо этого она достала из шкафчика лист бумаги и ручку и подтащила табурет к рабочему столу.

«Дорогой друг», – старательно выводя буквы, написала она сверху.

На поросшем лесом склоне горы на северо-западе Танрии Харт и Дакерс наблюдали из-за деревьев, как два подростка, нетрезво хихикая, стригли у обрыва дикую танрийскую шелковую овцу. Харт уже сто раз видел таких – мальчишек, достаточно взрослых, чтобы считать себя настоящими мужиками, но слишком юных, чтобы помнить о смерти, которая ходит рядом.

– Вот типичный пример, когда тебе надо просто спугнуть нарушителей, – тихо поучал Дакерса Харт. – Браконьеры прорезали во Мгле проход с помощью нелегального портала и наняли пару ребят, чтобы те отправились в приграничные горы, отловили и остригли как можно больше овец – а шелковую шерсть они потом продадут на черном рынке. Некоторые за нее собственную бабушку продадут, но на легально добываемое сырье существуют квоты. Браконьеры ищут таких вот ребят, которым кажется, что влезть в Танрию за парой тюков шерсти – это игрушки, обычно это скучающие детишки с приграничных ферм, которые умеют обращаться со скотом.