– Не смей повторять это слово, Фрэнк, – велит ему Элиза, а это верный способ заставить Фрэнка повторить его.

Пацан выкрикивает ругательство, он поет его, он делает стойку на руках и произносит его вверх ногами.

– Брэд Брэдли – негодяй! – констатирую я.

– Это… это не может быть Брэд Брэдли, – шепчет Элиза, недоверчиво качая головой.

– Элиза, ты же слышала его собственными ушами! Все записано.

– Но на интервью он выглядит по-другому. По телевизору он совсем не такой.

– Ты ошибалась на его счет, – говорю я. – Очевидно.

– КАК ВЫ ОТНОСИТЕСЬ к исчезновению Лейлы?

– Это ужасно, конечно. – Вид у Вольфганга искренний, но на его щеках появляется легкий румянец, и он не может встретиться со мной взглядом.

– Непохоже на правду, – замечаю я.

Теперь его лицо становится совсем красным. Он смахивает на виноградину, которая вот-вот лопнет.

– Как ты смеешь! – кричит он, стуча кулаком по столу. – Как ты смеешь сомневаться в моей честности?

Стоит ли мне продолжать настаивать – обвинять его в том, что он рад исчезновению Лейлы, потому что телевизионные рейтинги подскочили? Или лучше отступить, потому что он сильно разозлился?

ЭЛИЗА ПРАВА: ЛУЧШИЙ способ подслушать – залезть в вентиляционное отверстие у двери Вольфганга. К счастью, оно достаточно большое, чтобы вместить нас. Мы используем метод сэндвича, то есть ставим Фрэнка в середину – между нами. В основном потому, что не можем доверить ему ни ползти первым, ни замыкать нашу процессию.

Мы останавливаемся, когда оказываемся прямо над решеткой потолка. Мало того что отсюда голоса звучат громко и отчетливо – я могу даже видеть маму и Вольфганга.

– А как у Лейлы складываются отношения с остальными актерами и съемочной группой?

– Отлично, – отвечает Вольфганг, взмахнув рукой. – Все ее уважают и любят. Она только не очень ладит с режиссером и Брэдом Брэд…

Фрэнк ерзает, и решетка под ним прогибается. А потом распахивается, и ноги Фрэнка вываливаются. Он дергается, его нижняя половина висит в кабинете Вольфганга, в то время как верхнюю отчаянно тянем на себя мы с Элизой.

Но хватка у нас слабая – его рубашка выскальзывает из наших рук, и он падает с потолка прямо на спину Вольфганга.

– И-ГО-ГО!

Вольфганг пытается стряхнуть Фрэнка, но тот держится так крепко, что передавливает продюсеру дыхательные пути. Вольфганг старается отцепить руки, сжимающие его горло. А Фрэнк кричит:

– Н-НО-О, ЛОШАДКА!

Мама начинает кричать:

– Отпусти его, Фрэнк! Прекрати!

Она пробует стащить Фрэнка, но от этого шея Вольфганга сдавливается еще сильнее. Мы с Элизой с ужасом смотрим на происходящее.

В итоге продюсер падает лицом вниз на пол своего кабинета.

– Лошадка померла, – констатирует Фрэнк.

Десять минут спустя, когда Вольфганг приходит в себя, он хрипит:

– Вы уволены!

Вот это называется – принимать быстрые решения! Можно сказать – на полном скаку.

ДЕЛО ЗАКРЫТО

НАКРЫВАЮ НАС С ФРЭНКОМ черным пальто. Мы сливаемся в крепком объятии, и в этот момент дверь шкафа открывается. Кажется, мама не видит нас, и тогда я понимаю, почему она никогда не разрешает мне носить черную одежду во время поздних прогулок. Камуфляж!

– Извините, – холодно произносит Вольфганг. – Но разве я давал согласие на обыск моих вещей?

– Прошу прощения, – говорит мама, дверь все еще приоткрыта. – Мне показалось, я слышала… – Тут она замолкает и закрывает дверь. Я стараюсь не дышать до тех пор, пока не слышу, как мама опускается обратно в кресло. – Прошу прощения, мистер Вестовер. Вы говорили… об Агате Таггл.