В зале стало тихо. Только пламя в жаровне потрескивало, и ветер шумел за деревянными ставнями.

– Пусть сам ответит, – наконец сказал даймё. – Откуда ты, чужеземец?

Я выпрямился и проговорил медленно, с паузами. Сначала по-русски, затем, как смог, на японском:

– Мы шли в Сахалин, господин. Русское торговое судно. “Заря”. Старый бриг, но крепкий. Пушки на борту – от пиратов. Везли товары: железные плуги, вино, ткани… старые мушкеты – для обороны. Шторм был злой. Мачты сдуло к чёрту. Палуба загорелась, когда ваши воины стреляли из луков. Остатки команды прыгнули за борт. А очнулся я уже на берегу – под стражей.

Мой голос дрожал, но я не позволил себе ни жалости, ни страха.

Даймё молча смотрел, затем повернулся к Кэнтаро:

– Ты ручаешься за него?

– Да, господин, – не колеблясь, ответил тот. – Пока он под моим присмотром, не замечено ничего злого. Он даже пытался говорить с детьми. Моей головой ручаюсь.

Даймё чуть наклонил голову, словно удивлённо признавая – редкая честность. Его взгляд скользнул к дочери. Девушка в светлом кимоно чуть кивнула – еле заметно, как будто знала ответ ещё до того, как был задан вопрос.

– Он может быть полезен, – произнёс даймё. – Пусть живёт. Но он – твоя тень, Кэнтаро. Отвечаешь за него своей головой.

Я выдохнул, но рано. Он снова посмотрел на меня:

– Скажи, чужеземец… アレクセイ, – теперь уже по имени, – ты умеешь строить корабли?

Я замер. Корабли… Я не был мастером, но…

– Я не плотник, не корабельный мастер, – сказал я, – но могу починить судно. Подогнать доску, натянуть парус, заменить мачту, если надо. Если дать мне топор, помощников, немного инструментов – я и шлюп соберу. Такой, что выйдет в море. Пусть не огромный, но добротный. На “Заре” я не только груз таскал. Я знал, где что держится. А ещё я умею стрелять – с мушкета, с пушки. Если нужно защитить судно – я не подведу.

Старейшины переглянулись. Кто-то тихо хмыкнул. Даймё чуть приподнял бровь, словно не ожидал столь прямого ответа.

– Хорошо, – сказал он. – Тогда он останется. И мы узнаем, на что он способен.

Он медленно поднялся. За его спиной одновременно встали двое слуг, а Саки – девушка с моста, теперь названная вслух – шагнула ближе. Свет от жаровни золотил её волосы и отблескивал на ткани кимоно.

– Дочь моя, Саки, – сказал он, – с этого дня ты и твои служанки будете следить за тем, чтобы чужеземец не одичал. Пусть учит наш язык. Пусть узнает, как живут люди Канэгава.

А ты, Кэнтаро, – он повернулся к вассалу, – следи за его духом. Если он сойдёт с пути – ты потеряешь не только честь, но и больше.

Саки подошла ближе. Мы снова встретились глазами. В её взгляде больше не было детского любопытства – теперь это был вызов. Ответственность. И, может быть… лёгкий интерес.

Я снова поклонился. Я не знал, с чего начать. Но знал одно: это был новый мир. Я чувствовал, как он раскрывается передо мной – медленно, как бутон сакуры на рассвете. И я уже не мог отвести от него взгляд.

Саки провела меня по длинному коридору с шуршащими татами, и за ней тенью скользили четыре служанки в строгих чёрных кимоно. Они не проронили ни слова, лишь внимательно следили за каждым движением своей госпожи. Я чувствовал, что нас нарочно увели, чтобы за закрытыми дверями даймё Канэгава и дзёдай Кэнтаро могли поговорить наедине. О чём – я мог только догадываться. Но ясно было одно: меня, чужака, не хотели допустить к этим словам.

Мы вошли в другую комнату. Это было уютное помещение с раздвижными перегородками-сёдзи, сквозь которые проникал мягкий свет сада. В углу стоял токонома – ниша с цветочной композицией и свитком с каллиграфией, а в центре – низкий лакированный столик. Как и было принято в домах знати эпохи Эдо, мы сели на татами, скрестив ноги. Я опустил взгляд, стараясь вести себя так, как мне подсказывал скромный разум гостя.