Кажется, она уже давно ничего не ела; ее щеки впали, а руки тонкие, как ветки. Пальцы слабо перебирают немые аккорды, а голос еле доходит до меня, как призыв из подземного царства. Я представил, как ее грудь сжимается от боли вдали от радости, и с каким трудом она находит в себе силы продолжать петь.

Мир вокруг меня вдруг начинает казаться гораздо более жестоким. Я подношу руку к лицу, и, не смея нарушить это трепетное мгновение, стою, как замороженный в моменте. Слышу, как мелодия становится то яснее, то тише, пробиваясь через неприветливую атмосферу города. Как-то грустно и одновременно прекрасно видеть, как даже в абсолютной тьме сохраняется возможность музыки. Пение этой девушки становится для меня символом надежды, но в то же время – безнадеги.

Я слегка наклоняюсь к ней и, хоть и не знаю, что сказать, осознаю, что подобные мимолетные встречи могут повлиять на чью-то судьбу. Эта девушка, сидящая здесь, в своих потрёпанных рваных тряпках, жила, облечённая в миражи прошлого – тех, кто, возможно, когда-то ставил ее на пьедестал, но теперь оставили совершенно одну.

Собравшись с мыслями, медленно подхожу ближе, готовясь предложить ей что-то тепло, разговором или, может быть, чем-то более материальным, что, будучи простым жестом, может хоть немного скрасить ее горечь. Слышу, как пение затихает, но в этом затишье таится что-то ободряющее – возможно, надежда, что не все еще потеряно.

– Вы кто? – Едва слышно произнесла девушка и потеряла сознание.

Черт! Умерла? Вроде дышит. Что же делать. Если оставлю ее здесь, то она умрет. Но какой мне резон забирать ее и спасать? А к черту все, не позволю кому-то пройти тоже, через что прошли мы с мамой.

– Как она, док?

Седовласый мужчина склонился над девушкой, лежащей на кушетке в гостиной. Она так и не пришла в себя с момента, как потеряла сознание в переулке.

– Жить будет, но она истощена и обессилена. Ей требуется отдых. Думаю, она скоро очнется.

Расплатившись с доктором и проводив его к выходу, я вернулся в гостиную, где царил полумрак, и налил себе виски, чтобы ненадолго отвлечься от мыслей о случившемся. Сел в кресло напротив кушетки, стараясь не смотреть на бездыханную фигуру, которую я так неожиданно привел в свой дом. Знал, что оставлять ее одну нельзя; если не сегодня, то завтра она непременно умрет от голода. Ситуация, казалось, лишь усугублялась с каждой минутой, наполняя меня беспокойством.

Что же с ней приключилось? Вопрос мучил, как шипы на розах. Не так давно она, вероятно, была полна жизни; где-то неподалеку смеялась, пела, танцевала. Нужно будет расспросить ее, когда очнется. Ее голос был красив – мелодичный, тревожный и в то же время полон невысказанных эмоций. Девушка вполне могла бы зарабатывать на своём даре, странствуя по кабаре или, возможно, даже пробилась в театр. Мысль о ее будущем, освещенном светом софитов, согревала мою душу.

Ну да ладно, подумаю об этом завтра. Сейчас мне необходимо отдохнуть, немного отвлечься от напряжения, которое скопилось внутри. Допивая виски, чувствую, как алкоголь медленно расслабляет мускулы, позволяя уйти тревоге. Стараюсь размышлять только о ней, о том, как она могла оказаться здесь, о ее жизни, о том, как она могла так упасть, что единственным местом укрытия для нее стала улица.

Достаю из комода тёплый плед и укрываю ее. Он был старым, потертым, но все еще сохранил тепло, которое мог передать. Я не обязан ей помогать, и это знание пытается упрекнуть меня. Но в таком случае, зачем я забрал ее с улицы? Возможно, все, что ей сейчас нужно – это отдых. Пусть она спит, пусть этот бессознательный, подобный детскому сну, мир будет ее временным убежищем. Утром я приму решение, что делать дальше – как защитить ее, что сказать, как помочь, если это потребуется.