Оставляю на стойке несколько купюр и выхожу из бара. Дверь за мной плавно закрывается, и на мгновение слышится еле уловимый щелчок. Ночь сегодня холодная и звездная; небосвод искрится, словно кто-то раскидал по нему миллионы алмазов. Красиво, конечно, но под поверхностью этой вуали превосходства сквозит усталость – я все равно хочу вернуться домой поскорее.
Сквозь пронизывающий ветер я осознаю, что не по погоде сегодня оделся: тонкий свитер почти не сохраняет тепло, а легкие обувь не защищает от ледяного дыхания зимней ночи. Грязный городишко раскинулся передо мной, как зловещая сцена из фильма, где каждая мелочь выглядит как предвестие беды. На каждом углу либо нищий сброд, просящий милостыни, либо пьяницы, у которых похмелье уже сменяется новой дозой безумия. Омерзительно.
Я не могу избавиться от мыслей об их жизни – трудно смириться с тем, что отказ в помощи может быть неравнодушием. Интересно, что когда-то я ничем не отличался от них. Я был такой же, как они: полным мечтаний и надежд, но без решимости, чтобы сделать что-то значимое. А теперь, глядя на каждого из них, я ненавижу их и тех, благодаря кому они ведут такую жизнь. Словно мрачный призрак, следящий за теми, кто был забыт обществом.
Вряд ли, конечно, все богатеи города повинны в этом; скорее всего, никто. Разум понимает это, но от этой мысли мне легче не становится. Я страдаю от гнева, возможно, это и банальная зависть, но мне наплевать. Это чувство то и дело пробивает дно, оставляя за собой шрамы – я заберу у них все, без исключения.
Чувствую, как в моем сознании растет ярость, становясь неотъемлемой частью меня. Мысль о том, что у них есть то, что принадлежит мне по праву, с каждым днем разрастается как раковая опухоль. Каждый день моя ненависть набирает силу, как прилив, поднимающийся с каждой волной. Я стану сильнее, я стану тем, кто указывает на них пальцем.
По мере того как я прохожу мимо уличных фонарей, свет этих жалких точек делает мир еще более унылым. Я чувствую себя как будто на грани: между двумя мирами – тем, кто имеет власть, и тем, кто вынужден бороться за выживание. В этом противостоянии не остается места для слабости.
Я решаю продолжать путь, сжимая кулаки. Все, что осталось сейчас, – это стремление к избавлению от обиды и ненависти, которые внутри меня, и с каждым шагом они поднимаются ко мне, как обещание однажды осуществить месть. На губах появляется холодная улыбка, отражая мою решимость. Моя ночная прогулка только начинается, и куда бы ни уводила меня судьба, я знаю, ради чего я это делаю.
Найдется ли в сердце место
Любви, что не перестанет?3
Что это? Кто-то поет? Прохожу дальше по улице, пытаясь понять, откуда доносится это печальное, но красивое пение. Голос словно струится сквозь холодный воздух, аккуратно ложась на ночное безмолвие. Он удивительно мелодичный, но очень слабый, едва слышимый, будто хочет выделиться среди надоедливого шума города, но не может. Кажется, поет женщина, хотя на самом деле – скорее девушка.
Звуки доносятся из переулка, затянутого тенями и мраком. Меня словно невидимая нить тянет к источнику этого трепетного звучания. Я настораживаюсь, вглядываясь в непроглядную тьму, и, прищурившись, различаю неясные контуры. В слабом свете от уличных фонарей успеваю разглядеть кучу тряпья, завалившуюся в углу. С каждым шагом уверенность укрепляется: эта крошечная, казалось бы, безжизненная куча чего-то имеет под собой глубину.
Подхожу ближе, и картинка расплывается, обретая четкость. Это оказывается молодая девушка, сидящая на холодной земле в лохмотьях и грязи, словно жизнь обошла ее стороной. Ее лицо искажается от страданий, а глаза, хотя и блестят в свете фонарей, наполнены печалью и усталостью. Как же сильно она истощена! Взгляд умоляет о помощи, но пение продолжает звучать, как будто это ее способ дать голос своим страданиям.