А у неё лишь равнодушие в глазах. Скучно стало, говорит, и шмыг прочь. А он за ней. Как не бежать вслед: потеряется, как потом отвечать, что посторонние в здании? Даже не понял, а закрыл ли он все двери, а включил ли сигнализацию. Ничего не было важно: всё она, да она. Как мальчик скакал и прыгал. Все слова обидные, что хотел сказать, забыл.

Ему снова двадцать. Он снова готов задать свой робкий вопрос, готов всё изменить, всё бросить, только бы опять стать живым и дерзким, когда над макушкой светит солнце, а его Айаана рядом. А, может, спиртное в голову ударило?

Утром проснулся. Рядом – она. А ещё через секунду – вокруг чужие, странные лица. Не сразу вспомнил, как кружили по улицам, замёрзли и опять в бар. Она пьёт и не пьянеет. Как чекист. Даже страшно. И смотрит так, что сразу признаться хочется во всём, даже в том, что не совершал. Тонкие руки на плечах. В глазах блестит надежда. Конечно, стукнул по столу, поеду с тобой. Чем чёрт не шутит! Тебе дядька, а мне тоже занятие. Если наука не в силах, шаман поможет. А до шамана-то ехать полтора суток. И где-то мысль: не позвонил жене, что подумает? Наверное, даже рада будет, что не надо готовить лишней еды. Дурь уже давно выветрилась, но не из автобуса же выскакивать. Остановить-то можно, да пустынна трасса. Длинная как коса древнерусской княжны. А вокруг – только снег. Сколько можно по морозу идти? И нелогично: то согласился, то вдруг передумал. Не баба же он в самом деле. Скажу, в лаборатории сидел, так увлёкся, что время не замечал.

Как ни пытался Пётр нацепить каменное лицо, всё выходила какая-то фальшь. Как будто он маленький мальчик, что притворяется на новогоднем празднике зайцем, лишь бы получить от Деда Мороза подарок. Даже Дед Мороз у него ненастоящий – из советских мультфильмов. А у неё за плечами – рогатый Чысхаан – получеловек-полубык, воплощение арктического холода. На его вотчине не забалуешь, заморозит напрочь. И вроде она смеётся, а глаза дерзкие и злые, как две колючие льдины. Сколько ни пытайся их отогреть, скорее сам пальцы отморозишь.

Вспомнил, как ночью она предложила духов вызвать. Самых настоящих. Что мёртвыми руководят. В мамонтов тоже не верили, говорит. А сейчас и научные работы по шаманизму пишут. Вот, говорит, дядьку моего крючило. Все говорят, психиатрия, а это духи призывали. Это как ещё одно рождение, только более мучительное. И ты – уже не ты. Кто-то другой, что живёт теперь под твоей кожей. Каждый день тебя всё меньше и меньше, и ближе ты к другому миру. Или это он сам всё решил?

Всё должно было быть по-другому. На снежном поле стоит этот громадный шалаш из шкур – якутская ураса. Над головой чёрное-чёрное небо. Как глаз древнего бога, что смотрит прямо в душу. Заходишь внутрь – там тепло. И двенадцать шаманов, как двенадцать месяцев, вокруг костра сидят. А тут обшарпанная панелька, простая квартира, а в ней самая обыкновенная кухонька.

Пить будешь, покосился шаман на Антона, как будто с трудом видел, человек или дух. Не иначе как шаманская болезнь не прошла. Так и не скажешь, что шаман. Лицо широкое, как лопатой стукнутое. Совсем некрасив, только глаза как у Айааны, хитрые и злые.

Ёрзает Пётр на табуретке. Пить или не пить – извечный вопрос лишь для проформы, исстари он решается в сторону пития. Оно и понятно, не пьют только мёртвые. Хотя и на могилы стопку ставят. Всё как в жизни. Где твой шаманский бубен, спрашивает. Тут она влезла, говорит, я ему и бубен, и путь. Говорит, денег тебе заплатили, вот сам и стучи.

Ладно, плюётся шаман, только потому, что родственники, не гоню вас в шею. Отвернулся, только видно, как бутылка в вертикаль устремилась, а за ней и другая. Или часами медитировать, или раз – две бутылки влить, и сразу с духами общаться. Секрет входного билета прост.