Поезд идет на Восток (сборник) Наталья Хромочкина, Андрей Лызин
Литературный институт имени А. М. Горького
Высшие литературные курсы
Семинар Евгения Попова
Составитель М. А. Шикалёв
Москва, 2018
Предуведомление
Для меня настоящий писатель – это тот, кто НЕ МОЖЕТ НЕ ПИСАТЬ.
В любых обстоятельствах – светит ли ему Нобелевская премия, или его знать не знают сильные мира сего и атаманы литературных тусовок.
Беру на себя смелость утверждать, что представленные в этом сборнике авторы – настоящие писатели. Они ступили на зыбкую литературную стезю в самое, казалось бы, неподходящее для этого время, когда писательство как профессия практически исчезло. На гонорары может прожить лишь суперраскрученный автор, и если ты хочешь быть свободным и независимым, то при всех своих талантах должен иметь такую работу, которая кормила бы тебя, но не претендовала на твою душу.
Вот они её и имеют. Предприниматель, клерк, курьер, редактор, техник, администратор, рабочий – все они учатся на традиционных двухгодичных Высших литературных курсах при Литинституте, через которые прошли в своё время такие корифеи, как Виктор Астафьев, Чингиз Айтматов, Евгений Носов, Юрий Левитанский, Олесь Гончар, Новелла Матвеева, Владимир Личутин, Роман Солнцев и другие писатели и поэты, являющиеся ныне костяком русской литературы второй половины ХХ века.
Все эти авторы – уроженцы разных городов нашей огромной страны и уже имеют жизненный опыт, выходящий за пределы Садового кольца, внутри которого, по мнению некоторых наших сограждан, только и вершится настоящая жизнь, чьим отражением являются глянцевые журналы, попсовая телевизионная дурь, пропаганда и жажда любой ценой занять хорошо оплачиваемое место под столичным солнцем. Опыт этот реальный, иногда – горький.
Все они талантливы – других на эти курсы не берут, и смысл обучения здесь не в том, чтобы научить писать, а в том, чтобы каждый из них смог реализовать Богом данные способности, создав произведения достойные нашей страны и её литературы.
Некоторые из них уже довольно известны, печатаются, издаются, для других это первое появление на публике, что всегда страшно, ведь настоящий писатель никогда, до конца дней своих, не уверен в себе.
Так что, дорогие читатели, судите их строго, но доброжелательно. «Поезд идёт на восток». На востоке начинается наша великая родина.
Евгений Попов
Москва, март 2018
Галина Бурденко
Родилась 8 декабря 1970 года в Тульской области.
Стихи и рассказы публиковались в периодике, в том числе в переводе на сербский язык. Участник многотомного проекта «Заповедник сказок».
Лауреат (диплом 1-й степени) Международного литературного фестиваля «Интеллигентный сезон» (г. Саки, Крым, 2016).
Учится на Высших литературных курсах Литературного института им. Горького в семинаре Евгения Попова.
Работает в московском театре «АпАРТе».
Мечтает повторить сахалинский маршрут А. П. Чехова.
Яичница с крабом
– Надо написать рассказ про Дальний Восток, – делюсь проблемой с мужем.
– Ты же там никогда не была, – недоумевает он.
– Андрюш, я много где не была. Но задано про Дальний Восток.
Ему хорошо смеяться, он-то летал с театром на фестиваль «Сахалинская рампа».
Отличный был спектакль «Сахалинская жена». Однажды его играли в родных стенах на День театра. Как с самого начала не заладилось, так до конца и не пошло. Начались неприятности с петуха, живого, которому забыли вынести клетку, и актёры не знали, куда этого петуха сунуть, так и передавали из рук в руки, как эстафетную палочку. Закончилось сломанной бамбуковой трубой, на которую наступили. Труба треснула и перестала быть музыкальным инструментом.
Но главный ляп случился в середине спектакля. Красивый, осанистый Унтер, надзиратель, сообщает каторжникам, что приедет баба, на которой один из них сможет жениться.
Ссыльнопоселенец Степан должен спросить: «Как её зовут? Бабу то есть». И красивый Унтер, приподняв правую руку, как Пушкин перед Державиным на картине Репина, и подставив левую руку ко рту, как Лиля Брик, позирующая Родченко для плаката «Покупайте книги Ленгиза!», словом, приняв столь театральную позу, собирается изобразить эхо в горах: «Её зовут О-о-о-льга…»
И вдруг Степан задаёт самый абсурдный вопрос из всех возможных: «А как Ольгу зовут?»
Обе руки Унтера безвольно падают. Он с укоризной смотрит на Степана и лихорадочно подыскивает подходящий ответ на столь неожиданный вопрос.
На помощь приходит Степан: «Ну её же Ольгой зовут?»
«Да! – отвечает Унтер, вкладывая в интонацию максимум сарказма. – Ольгой!»
А второй женский образ – гилячка Марина, которая варит целебный чай «от грудей» из «синенького такого цветочка» – аконита. Чай настолько целебный, что «целую роту на тот свет отправить можно». Внешне вылитая бомжиха, Марина, однако, ведёт свой женский бизнес – согревает любовью каторжников за четыре копейки.
И вот такой замечательный спектакль приняли «на исторической родине» довольно неоднозначно. Мне кажется, есть такой особый синдром. И если его ещё никто не описал, то я не против, чтобы его назвали моим именем. Что за синдром такой? Всё просто! Наши представления о себе редко совпадают с чужими представлениями о нас. Но это все знают. Интересен частный случай. Если эти представления извне художественно правдивы, а притом чистой воды вымысел, принять их сложно, но и отбросить не получится. Как для всех русских кошмарен космонавт в ушанке в голливудском кино, так для сахалинских женщин – каторжница-гилячка. Не тот образ сделали типичным!
В спектакле все герои ждут встречи с литератором Чеховым. Стелется шёпот: «Чехов, Чехов…» Вот и для всех русских писателей посетить Сахалин – всё равно что до конца прочувствовать Антона Павловича. Приятное, должно быть, ощущение – прочувствовать Чехова от Москвы до самого Сахалина!
Вспомнилось вдруг, как Андрей, выложив весь сахалинский фоторепортаж, всё искал какое-то очень важное фото (я так и думала, что с Чеховым, не иначе) и, наконец, радостно ткнул пальцем в серую точку на фоне серого же моря:
– Это нерпа!
– Вот это вот? – удивилась я.
– Да, это нерпа! – сказал он довольно.
Меня же восхитили не мифические нерпы, а крабы, с которыми вместо обезьянок позировала вся труппа.
– Ели крабов? – сглотнула я.
– Крабов? Ну конечно!
Выражение его лица говорило: «Как можно спрашивать очевидное?» Обиделся за нерпу.
Но что же написать мне? Всё, что я помню, это в Петропавловске-Камчатском полночь. Там всегда была полночь. Там и сейчас, наверное, полночь. Попробую развеять тьму!
Белый пароход «Ерофей Хабаров» держит курс на Камчатку. Я тоже вся в белом, но с розовым лотосом в волосах изучаю инструкцию «Если вы встретили медведя». В волнах плещутся и поют невидимые нерпы, в небе носятся и кричат капризные чайки. Я уже различаю на горизонте Ключевскую сопку и другие, безымянные, вулканы.
Официант приносит мне крабы и вино.
Чайки кричат всё пронзительнее. Им нравится мой краб. Вот ведь разгалделись, куры глупые! Зачем так кричать? Что-то про гальку.
– Галька! – кричит с кухни муж.
Оставляю краба чайкам и иду на кухню.
– Чего?
– Может, поедим чего-нибудь?
– Яичницу?
– Отлично!
Разбив яйца, провожаю взглядом последнюю сытую чайку, поправляю цветок лотоса в волосах и думаю, что никогда, наверное, не увижу Дальний Восток. Но, даже не видя, почему-то очень его люблю. Интересно, а у такого синдрома есть имя? А то можно назвать моим!
Евгения Васильева
Родилась 11 ноября 1977 года в Москве. Окончила философский факультет МГУ им. М. В. Ломоносова (2004), факультет педагогики и психологии МПГУ (2012), факультет психологии образования и факультет консультативной и клинической психологии МГППУ (2014), Первый римский университет La Sapienza (2014), программу профпереподготовки «Психодрама и ролевые игры в групповой и индивидуальной работе» МГППУ (2016). Является слушателем ВЛК Литературного института имени А. М. Горького. Работает в сфере связей с общественностью.
P. S. Жизнь – небольшая стопка осенних листьев. В каждом листе-фотографии застыли воспоминания. Между двух точек конца и начала – череда других. Но они ничего не значат для большинства, неся в себе субъективные смыслы. Всё самое главное можно уместить в глагол «любить» и временные параметры «иногда».
Боги умирают в городах
– Знаешь, я был богом, – говорит он, а я уже не помню его имени. Вечер, мы что-то пьём, ковыряем вилкой в салате и перетасовываем карты своих историй.
Эффект незнакомцев. Так бывает у командированных при набегах на чужие города. Каждый рисует свою масть: хочешь – веришь, не хочешь – не слушай. Водка холодна и обжигает горло.
– У настоящего шамана русской крови нет. Вообще никакой пришлой, – продолжает он или отвечает на вопрос, как тут разобрать, когда стена начинает медленно накреняться девятым валом. – Только чистая якутская кровь. У нас в отделе один работал. Говорит, мог бы стать шаманом, да в город подался. Там весь дар и прошёл. Шаманская болезнь? Скажешь тоже. Об этом и говорить нельзя, – шепчет он, думая, что неслышно, хотя от рыка подскакивают рюмки на столе. – В городе всё не так. Здесь шумно, людей много. Нет величия. Все куда-то несутся. Я тоже бежал, а потом умер. Так всегда: если не бог, умираешь. Не то что раньше, когда был начальником в районе. Тогда все знали: ни один самолёт не полетит, если я не скажу. Солнце светит – я сказал. Ветер дует – я сказал. Якутск – далеко. Москва – так далеко, что её почти и нет. Кричи не кричи, не докричишься.
