Айаана – имя будто тысячи маленьких эльфов грозят пальцами: ай-ай-ай, смотри, но не трогай. Или колокольчики звенят. Протяжные «а», как её глаза, где колышется в полусне безмятежная Азия. Но это лишь видимая покорность. Как ледяная шапка на заснувшем вулкане. Айаана сама себе путь. Никто для неё не указ. У всех, даже у якутов, имена русские: Агафьи, Марии, Полины, а тут на тебе – Айаана. Все медяки, а она золотой алтын – дорогая монетка.

Прошло лет сто, не меньше, как они расстались. Да и встречались ли? Можно ли две встречи в кафе да поход в кино, когда его большие потные ладони пытались отогреть её, маленькую и тонкую, похожую на юркую мышку, назвать «встречались». Их разделяет вечность, разные города и даже страны. У него давным-давно, как говорит его маменька, дом – полная чаша. То есть расплывшаяся от родов жена и двое малышей, от которых так тянет запереться в лаборатории. Одним словом, семейная жизнь, переходящая в безысходность, что почему-то всегда называют счастьем. Куда взгляд ни кинь – беспросветная тьма. Как якутская ночь. И уже вовсю светит плешь на макушке, а живот округлился, будто это он, а не жена третьего ждёт.

Но достаточно вспомнить, как вызывающе и гордо Айаана сказала «нет», и кровь опять приливает к вискам. И нет времени, разделившего их словно река. Вовсе не любовь, но бешенство отвергнутого мужчины, что дремлет где-то внутри, не знает, что прошли годы. Как хотел бы он, чтобы всё сложилось не так. Чтобы на его робкий вопрос было нежное «да». Или даже сейчас, допустим, где-нибудь в Женеве на международном конгрессе она бы подбежала к нему, а он сделал вид, что совсем не узнаёт. За ним бы шествовали журналистки в обтягивающих платьях или бесстыдных мини, обязательно длинноногие и пышногрудые, надеясь ухватить хоть одно его слово. Он был бы горд и неприступен. Кто она такая, чтобы её помнить? Глупая девочка, что отказала ему? Да сколько было таких как она, уже и не вспомнить. А сейчас посмотрите, за ним скачет вереница холёных красавиц, которые и даром ему не нужны.

– Клоны, а не клоуны, – буркнул он в трубку. – Бельгийские овчарки. Корейцы стараются показать, что они гораздо лучше японцев. Чтобы мы клетку мамонта не утаили.

– Я в городе. Хочешь попить кофе? Мне нет дела до бельгийских овчарок, – шептала она. – Приехала к родне. Я тут на день. Найдёшь для меня время?

Овчарки. Знает, что не клоуны, даже понимает, что за порода. Поверить в то, что она соскучилась было невозможно и невыносимо. Эта тонкая и гибкая как тростник якутка с миндалевидными глазами запала в душу ещё на первом курсе. Как будто не было простых русских Маш и Даш, с которыми учились вместе. И вот ирония судьбы, именно она, единственная с курса, почти сразу выпорхнула из страны как птичка. Говорят, вышла замуж за усатого дипломата. Будто и не прошли времена, когда сердца девушек шашлыком насаживались на шампуры гусарских усов.

Говорят, расстались. Наверняка ушла гордая и неприступная, как дикий тигр. Это не кошка, и нечего думать, чтобы приручить. А он, русский с простым конопатым лицом, встречает, закутавшись в три шарфа, якутские зимы. А уехать бы. Да где образцы найдёшь, как не на родине мамонтов. Только здесь, в Якутии, и схоронены в вечной мерзлоте сотни, тысячи великанов. Вот он, самый настоящий край света. Такой Дальний, что бежать дальше и некуда. А вдруг… Шальная мысль обожгла изнутри. Словно залпом водки выпил. Может, судьба?

– Конечно, найду. Ты где сейчас? – он даже не сразу понял, что этот преданный собачий лепет – его голос. Он сам был клонированной собакой, вилявшей хвостом в надежде на косточку.