Приезжали к Даниилу и православные пастыри: Михаил10, архиепископ Иркутский, Нерчинский и Якутский, и Агапит, епископ Томский и Енисейский11. Причем один из них пытался тайком помочь аскету деньгами, подарив их под видом литургического хлеба (просфоры). Но Даниил в руки этот хлеб не взял, а предложил поделить, и та часть, в которой были спрятаны деньги, осталась в руках дарителя [Странствие…, с. 164, 167].
За «братом Даниилом» была замечена многими необыкновенная прозорливость, и ее сочли даром Божьим. Будущей настоятельнице енисейского женского монастыря он еще в молодости рассказал про ее будущее: затопление богатого дома, похороны мужа, монашеский постриг и руководство монастырем. Но, пока этого не случилось, она не принимала его слова всерьез [Странствие…, с. 184—185].
Часто он появлялся сам, без приглашения, когда была нужна его помощь и кто-то собирался идти к нему. И когда к Даниилу пришел посетитель, спрятав нож под одеждой, чтобы убить его из зависти к славе праведника, то он первым вышел к нему со словами:
«Любезный брат, за что ты хочешь меня зарезать? Ну, ежели виноват, так режь же!.. Живи и ты так, как я живу; да и проси Господа, чтобы тебя не прославлял в этой жизни, а только моли Его о прощении грехов своих: и тебя Господь прославит. Но ежели будешь желать здешней славы, то хотя бы жил по-ангельски, ничего не получишь ни в здешнем веке, ни в будущем» [Странствие…, с. 167—168].
Деревня Зерцалы, в которой Даниил в конце концов осел, стала известной в епархии и за ее пределами, так как к нему приходили люди разных сословий и убеждений. Так, ачинский купец-иудей Израиль Лейбович Фактуров после общения с Даниилом крестился сам и уговорил креститься свою родню. При крещении в 1837 году купец в знак почтения и для назидания потомкам в основу своего нового отчества и фамилии положил имя крестного отца: Александр Данилович Данилов. Он основал династию предпринимателей и благотворителей Даниловых [Быконя; Странствие…, с. 177—178].
В 1843 году Даниил по просьбе настоятельницы Христорождественского (ныне – Иверского) женского монастыря в Енисейске переехал в ее монашескую обитель.
Последние три месяца своей жизни он прожил в специально вырытой для него землянке возле монастырского огорода. В день кончины его исповедовал священник Василий Касьянов. Позднее Василий Касьянов писал о нем:
«До прибытия блаженного Даниила в Енисейск в 1843 г., я не знал его лично и, признаюсь, думал о нем как о человеке обыкновенном, имеющем только внешний образ благочестия. Однажды сам он пришел ко мне в дом; от предложенного мною угощения, даже и чаем, отказался, но начал со мною духовную беседу, и с такою простотою, с такою сладостью, с таким умилением прочитал и объяснил мне евангельскую притчу о десяти девах, что я тут же переменил о нем свое мнение и познал в нем истинного человека Божия. После я нередко видел его в церкви за службами и не раз его исповедывал. Что это была за исповедь, что за искренность, что за смирение, что за умиление! Ах, как бы поболее подавал нам Бог таковых исповедников!» [Сказание…, с. 49—50].
Православные толкования притчи о десяти девах (Мф. 25:1—13). В православии есть несколько авторитетных мнений по поводу того, чего не хватало пяти девам и что они могли только купить, а не получить даром, за счет других пяти дев. Одна группа толкований восходит к Иоанну Златоусту (ок. 347 – 407), богослову и проповеднику, в конце жизни возглавлявшему Константинопольскую церковь. Опираясь на Мф. 5:7; Мф. 9:13 и другие тексты Евангелия, он считает, что девы были сосредоточены только на своей чистоте, но забыли об украшении состраданием к ближним, милостью к страждущим и нуждающимся, т. е. о «елее доброделания»: