– Ради чего ты превращаешь свою жизнь в кошмары? Не проще ли радоваться ей. Относись к людям по-доброму, с уважением, тогда и тебе будет радостно и легко. Пойми, сила правды всегда выигрывает. В жизни может случиться всё, давай забудем наши разногласия и станем, возможно, не добрыми друзьями, а хотя бы не врагами. Я сожалею и прошу…

– Да пошёл ты… совет… чик, – грубо прервал он Степана на полуслове.

– Или ты уничтожишь в себе это непомерное зло, или оно прикончит тебя в самый неподходящий момент, – посоветовал Степан на прощанье, понимая, что с этим человеком разговаривать бессмысленно

После этого Луньков в сердцах сплюнул чуть было не в лицо Стёпке, быстро развернулся и с глубоким пренебрежением зашагал своей дорогой, увязая по щиколотку в тёплой дорожной пыли босыми ногами. Так они и расстались непримиримыми врагами… до конца дней оставшейся жизни.

Через неделю, закончив обход деревенских хат крестьян и переписав всех детей семилетнего возраста, способных учиться в первом классе, составили отчёт годовой работы школы. Янина Самойловна выехала со всей документацией на попутном гужевом транспорте в районный центр.

Степан провожал её от школы до Трушкина дома – мужика, который на своей телеге любезно согласился подвезти учительницу до райцентра.

– Степан Анисимович, вы тут остаётесь главным. Думаю, справитесь. Немного подремонтируете школу. Со своей стороны я посодействую оказать вам помощь из центра стройматериалами. Я поживу у сестры в городе. Устала я, скажу вам откровенно. Годы, проведённые на фронтах, приучили меня смотреть на людей совсем иными глазами

– Я вас понимаю, уважаемая Янина Самойловна, – вставил своё слово Степан. На самом же деле он сожалел, что молодая женщина, увлечённая круговоротом военного времени, потеряла всё – надежду, здоровье, молодость и, самое главное, доброту и доверие к людям. Сердце её ожесточилось, общество в её понимании разделилось на белых и красных, на добро и зло. Она твёрдо уверовала в то, что груз ответственности за всё происходящее возложен на её плечи.

– Там всё просто, – продолжила девушка, – сразу видно, кто перед тобой, враг или друг. Как с ним поступить – ясно и понятно. Чем меньше врагов, тем легче будет строить светлое будущее. Мой самый надёжный товарищ – это мой маузер, подарок моего мужа и командира, павшего на Перекопе.

– Сочувствую вам…

– Здесь… очень трудно разобраться. Контра притихла, смешалась с пролетариями. Поди разберись! Вот и тебя недавно чуть не грохнула. Ты уж не обижайся. Время сейчас такое: лес рубят, на щепки не смотрят.

– Да, Янина Самойловна, при таком великом деле людскую кровушку не мерят кружками…

– Некому мерить, она льётся реками и будет литься, будьте уверены, пока не установим крепкую власть мирового пролетариата.

Лошадь нетерпеливо размахивала хвостом, отгоняя мух, стояла, кося свой карий глаз на гостей.

– Долго спим, граждане хорошие, здесь деревня. По холодку уж были бы под Юровом, – сердито встретил Трушкин подошедших просветителей будущего поколения.

Проводив Янину, Степан направился домой в глубоком раздумье. Ему стало страшно оттого, что вот такие революционеры разгуливают по земле с оружием и решают судьбы ни в чём не повинных доверчивых людей. И предпринять в их защиту никто ничего не может, ибо сам защитник сразу же бездоказательно попадает в разряд контрреволюционеров.

Неприятные воспоминания уплывают из памяти, как мрачные тучи из необъятного лазурного небосвода, только досадный горький осадок не даёт покоя, коробит иногда душу почти всю жизнь. Анисимович, как теперь звали Степана, чувствовал неладное в своём неудовлетворённом, не знающем покоя сердце. Словно на распутье, запертый в железной клетке, метался он в своей тоске о несбывшейся любви. По всем признакам поведения парень созрел, а если выразится проще – влюбился впервые, не осознавая этого. Тоскливая грусть и хандра безответной любви овладевала им всё с большей очевидностью. Он потерял аппетит, похудел, осунулся, помрачнел, ни с кем не общался на вольные темы, только по делу, да и то однозначно, немногословно.