– Она не должна находиться здесь, дед, и ты это прекрасно знаешь! Это против правил.

– Правила-правила… Да клал я на ваши правила с Вавилонской башни! – возмутился старичок.

Такой бунтарский выпад со стороны ветоши невольно внушал уважение. Правая его бровка агрессивно запрыгала, левая угрюмо насупилась; почти неразличимые губки вытянулись в упрямую нить.

– Зачем ты снял её с дерева?! – не унимался парень.

– А что, надо было оставить тельце дойти до кондиции? Может, я снял её, потому что тебе предназначена? Это тебе в голову не приходило, неблагодарный ты кусок свиньи?!

– Не такой уж и не благодарный…

– Ничего, что вы меня тут обсуждаете, а я как бы рядом сижу?! Вы этикет изучали вообще? – она обиженно надулась.

Гость с интересом обернулся к ней.

– Не дурна, признаться, – задумчиво протянул парень, – правда, бестолкова. Захватив с собой клей, не забудь склеить ласты, это ведь твой главный девиз? – он неожиданно коснулся её щеки; она демонстративно отдёрнулась.

– Молодость, – со знанием дела вздохнул старичок. – Безрассудство…

– Вы даже не хотите знать, почему я решила умереть?! Легко осуждать вот так, со стороны!

– Нет ни одной достаточно весомой причины для этого, поняла? – парень протянул ей марципан, чтобы изо рта не посыпалось новых возражений.

Помогло – девушка начала обиженно жевать.

– Вы все думаете, что смерть открывает новый мир, и никто не думает, что до новых миров нужно сперва дорасти. На самом деле, большинству смерть не только ничего не даёт, она ставит точку в отведённом тебе отрезке времени, лишая тебя грядущих возможностей.

– Так я давно растеряла всё, грядущее и негрядущее! – с досадой воскликнула девушка. – У меня нет родни, работы, настоящего, будущего, крыши над головой, да и с головы она, как видишь, потихоньку съезжает. Все кругом либо померли, либо разбежались. О каких таких грядущих возможностях ты говоришь, умник?!

– Ну, хотя бы о возможности встретить меня. Ведь если ты задумала сейчас умереть, ты навсегда закроешь для себя этот шанс.

– Больно надо! – фыркнула девушка.

Горечь марципановой глазури запечатала строгие губы.

– Ты сперва попробуй, потом рассуждать будешь! Зачем ты снял её с дерева, дед? Там она лучше смотрелась! По крайней мере, болталась из стороны в сторону и не возникала!

– Вы, пожалуй, стоите друг друга, – хихикнул старичок, не без удовольствия. – Не задерживай ты её, иначе не успеет ничего понять. Кончится, бедолага!

– Ты прав, – согласно кивнул молодой человек. – Итак на все правила наклали, осталось только до кучи заблудшую душу предназначения лишить.

Чувствуя близкую разлуку, она хотела сказать им что-нибудь милое, оставить положительное послевкусие, поблагодарить за стол и компанию, сделать прощальный книксен, вежливо откланяться и т. п. и т.д., однако все благие намерения издохли в утробе.

Стоило ей открыть рот, как парень с наглой поспешностью подался вперёд и крепко поцеловал её. Она подавилась поцелуем, закашлялась, выплёвывая в ночь грязно-серый туман, и с большим трудом разлепила неумело склеенные смертью глаза.

Смерть лишь слегка коснулась их, не успела закрыть намертво; впрочем, зрачки всё же подернулись тонкой мутной плёнкой. Веки отекли; в висках плескалась боль, с шумом выливаясь из ушей.

В освещенном перевёрнутом окне полоумная старуха подбрасывала пухлые оладьи на сковородке – и это в три часа ночи! Хоть что-то в мире оставалось неизменным…

Остальное поменялось полностью, и даже чересчур круто. Улица плыла перед ней, мерцая красным и пульсируя, картинка размазывалась.

Только фигура старухи вырисовывалась чётко на фоне светового пятна, словно вырезанная из чёрного картона.