‒ Марат. Марат! ‒ воскликнула Валентина Михайловна, махнула рукой, улыбнулась сдержанно. ‒ Да подождите. Что-то вы уж слишком. Сами же говорили, ей ‒ двенадцать. Взрослая. Зачем её водить? Она сама и до школы дойдёт, и вернётся, и уроки сделает. И кормить-поить её не надо. Не младенец же. Сама поест. А что, я приготовлю. Ведь не это главное. Главное, её поддержать. Что бы она не думала, что одна и больше не нужна никому. Чтобы точно знала, рядом есть кто-то родной. С такими большими основная забота ‒ лишний раз ласковое слово сказать, поговорить, когда надо.

Она, конечно, правильно рассуждала, разумно, по делу, но Марата, как прорвало, остановиться не мог.

‒ Да о чём я с ней буду разговаривать? Как? Ну пацан бы ещё ‒ куда бы ни шло. А она-то ‒ девочка.

‒ Ну, обычно отцы дочек гораздо сильнее любят.

Обычно. Вот именно, обычно.

‒ Но я-то… Ведь если честно ‒ да какой я ей отец? Даже не разглядел толком. Мы же даже не знакомы. Чужие.

Он, наверное, ещё долго мог бы так восклицать, но Валентина Михайловна перебила, произнесла ‒ совсем другим голосом, не таким как раньше, холодно-разумным, затвердевшим:

‒ Ну если вам действительно сильно в тягость, тогда и забирать её к себе, конечно, не стоит. Ничего хорошего не получится.

Марат не ожидал, ни слов таких, ни интонаций, слегка опешил.

‒ А как же тогда? В детский дом? ‒ предположил неуверенно.

Валентина Михайловна пожала плечами.

‒ А есть ещё варианты?

13. 13

Слишком выбила его из колеи эта история ‒ Марат сам себе не узнавал. И жуткая болезнь без надежды, а Галке, как и ему, всего ведь тридцать. Мало же, чересчур мало для того, чтобы уже всё. И почему именно она? Хотя и для кого-то другого из ровесников Марат подобного предположить не мог, но для Галки ‒ и подавно. И дочь. Его дочь. И тут ‒ Галка. И тут ‒ предположить не мог. А мысли навязчивые, никак не отступают.

Только на следующий день немного в себя пришёл, работа помогла. Не успел прийти, как захватило, закружило, и не выбило ещё сильнее, а наоборот ‒ опять вернуло на нужные рельсы, на давно проложенный путь.

С утра в компании главбуха пришлось ехать в налоговую. Кто-то из подрядчиков по заказу лажанулся, а проверкой осчастливили всех хоть как-нибудь причастных, и на допросы тягали всех.  И нет бы назначили точное время приёма ‒ как же? Сиди, жди своей очереди.

Перед отъездом, выходя из кабинета Марат бросил секретарю:

‒ Если ничего суперсрочного, то всем говори, пусть ждут до завтра. ‒ И уже почти дошёл до двери, но друг остановился, развернулся, вернулся к столу. ‒ И ещё, ‒ произнёс, неосознанно понизив голос, ‒ узнай мне, пожалуйста, про опекунство. Или усыновление. Ну, правила, законы, документы. Найдёшь, на телефон перешлёшь. И на почту. ‒ Твёрдо заглянул в заблестевшие любопытством женские глаза, предупредил, многозначительно дёрнув бровями: ‒ Особо только всем не трезвонь. ‒ Добавил почти по-приятельски: ‒ Угу? ‒ И очаровательно улыбнулся.

Секретарь показательно кивнула и, хотя работала с ним уже давно, в который раз не удержалась, ответила на его улыбку.

Ничего особенного, никаких тайных смыслов. Работа ‒ это работа, Марат не стал бы усложнять её бессмысленными отношеньками. Они только для тех, у кого с головой не в порядке или куча комплексов и потому проблематично заполучить женщину или девушку, не связанную зависимостью «начальник-подчинённая», а у него с этим ‒ всё отлично.

В налоговой проторчали до обеда. Сначала, конечно, ждали, впустую убивая время. Марат пытался изучать присланные секретарём документы, но быстро понял, что с трудом въезжает в прочитанное, плюнул и отложил до более подходящего момента. Затем он отвечал на вопросы начальника инспекции под строгим наблюдением главбуха, был предельно внимателен и серьёзен. Потому что налоговая ‒ не место для улыбок, даже его фирменная тут не работала. А после обеда отправился на «VIP-объект».