Наконец эта узкая тропинка выходит на просёлоч- ную улицу, по которой ездят машины и ходят люди. Не- много пройдя вперёд и правее, перейдя через дорогу, Ваня завернул в первую улицу налево, по которой так- же ездили машины. Мальчик прошёл по ней метров сто и увидел зелёный забор со знакомой до боли калиткой. Ловким движением руки Ваня открыл изнутри калитку и вошёл во двор.

Над главным столом под ветвистой тютиной одино- ко горела лампочка, освещая тот мрак, который так бе-

режно и осторожно сотворило дерево. Ветви тютины на- поминали птицу, которая прикрывала своими крыльями этот маленький уютный мирок. И Ваня подошёл к столу в надежде попасть под защиту этих крыльев.

Мальчик видел, что бабушка Катя что-то готови- ла на кухне. Тут их взгляды встретились, но Ваня тут же опустил глаза и прошёл дальше. Он так и не увидел ласковый взгляд бабушки, которая уже позабыла сегод- няшнюю обиду.

Ване было стыдно. Он чувствовал, что в нём не хва- тает смелости, чтобы подбежать к бабушке, обнять её, поцеловать и попросить прощения. Мальчик шёл даль- ше – к месту своего преступления.

Когда Ваня завернул за угол дома, перед ним рас- крылась вся картина. Его старшая сестра уже была здесь. Она сидела за маленьким столом и перебирала в ведре сливы, раскладывая их по рядом стоящим кастрюлям. Дед Георгий сидел возле входа в погребник.

«А, пришёл?!» – произнёс дед. Но Ваня стоял и мол- чал. «Где руб? – продолжал дед Георгий. – Зачем ты его взял?». Ваня молчаливо опустил голову. А сам подумал:

«Действительно, зачем я его взял?». Но не найдя ответа, продолжал молчать.

Дед спрашивал так громко, что его услышали даже те, кто оставался в доме. Бабушка Пелагея отодвинула рукой плотную штору, а после вышла с кухни.

Дед уже подошёл к Ване и встал перед ним. Бабуш- ка Пелагея подошла к мальчику слева – парень рефлек- торно повернулся и посмотрел на неё.

Она была невысокого роста и полного телосложе- ния. Строгие черты лица, немного вздёрнутый нос, во- лосы уложены ровно и аккуратно, а платок на голове скрывал белые волосы. Волос было много – коса за-

плеталась плотная и густая. Бросались в глаза большие красные бусы, которые висели на её шее. Уши у бабуш- ки были ровными и не торчали, как это иногда бывает. Торчащие уши обычно вызывают небольшую улыб- ку у окружающих. У бабушки уши хоть и были немного великоваты, но это даже придавало больше строгости. Мочки ушей оттягивали две огромные серьги с больши- ми рубиновыми камнями посередине.

Серьёзный и пронизывающий взгляд чёрных глаз бабушки Пелагеи говорил о предстоящей порке, кото- рая могла показаться безжалостной и неоправданной, но такой привычной для неё ещё с самого детства.

Ваня понимал, что бьют и наказывают всегда за что-то нехорошее. Это как плата за неправду или откро- венное зло. И раз уж такое наказание исходит от взрос- лых людей, которым даже отец не всегда возражает в от- вет, а лишь слушает доводы и убеждения деда и бабушки, то о чём говорить ему – ещё не прожившему и десяти лет парню. Что ребёнку сказать в ответ, когда даже сам А. С. Пушкин порол своих же детей. Да и порол, наверное, как следует.

Ваню и в детском садике довольно часто били вос- питатели. Да, он был не подарок: шумел и выходил из рамок, часто провоцировал скандалы и потасовки сре- ди таких же ребят. Но о каких рамках может идти речь, когда ребёнок просто растёт и познаёт мир? И ведь каж- дый раз при переходе границ допустимого он всегда по- лучал наказание от взрослых. Иногда за ухо могли по- тащить в другой кабинет. Да так тащили, что ноги еле касались пола. Потом ухо долго горело и болело. Или подзатыльник дадут, либо дёрнут за руку раз-другой и третий. А ты уже даже и не помнишь, за что тебя трясут и бьют.