Я не выдержала и разревелась. По щекам мерзко и унизительно потекли слезы. Мне было слишком страшно, и я не хотела боли. Я устала и отчаялась.

    Генерал вдруг наклонился ко мне и протянул конфету.

- На, скушай. Сладкое успокаивает нервы. Мы все здесь немного разошлись. Я поговорю с Бодей. Все будет хорошо.

 Положил на стол толстую пачку денег.

- Пойди купи себе всякого и утри слезы.

Потом были извинения. Потом были подарки, цветы, море нежностей и поездок по театрам и ресторанам. И через три недели я узнала, что жду ребенка… еще через неделю мы должны были пожениться.

- Эти сережки стоят намного дороже! – я смотрела на ломбардщика и с трудом держала себя в руках, чтобы не разреветься. - Это прабабушки моей. Им около ста лет. Там же изумруды.

- Где вы видите изумруды? Это стекло! Вас обманули. Никаких изумрудов там нет. Идите в любой другой ломбард, вам скажут то же самое.

- Хорошо… пусть стекло. Но золото ведь высокой пробы. А вы мне даете сущие копейки!

- А на что вы рассчитывали? Что в ломбарде вам дадут полную себестоимость ваших побрякушек?

Седоватый торгаш смотрел на меня снизу вверх, и его приплюснутый нос напоминал какую-то птицу.

- Не важно… Давайте сколько есть.

Он отлистал купюры и протянул мне.

- Если вовремя не выкупите, товар будет продан.

Я с ним даже не попрощалась. Стекляшки! На бабушкины изумруды, которые мама хранила и никогда не разрешала трогать. Мы распродали все, кроме этих сережек. Я нашла их уже после ее смерти.

***

- Мы вроде договаривались о другой сумме? – методист посмотрела на меня снизу вверх и тут же подняла круглое зеркальце, и продолжила подводить губы помадой. Французской. Дорогой. Конечно, почему бы и нет? Я сдаю сережки в ломбард, чтобы такие, как Наталья Владимировна, могли красить губы дорогой косметикой… а я - увидеться с сестрой.

- Это все, что у меня есть.

- Ясно. А как ребенка растить думаете? Она взрослая девочка. Ей много всего нужно. Где деньги возьмете? А вот американская семья…

- Я справлюсь. – перебила ее. - Не переживайте. Там, где есть одна тарелка супа, найдется еще одна.

- Ладно. Пока главной нет, отведу вас к ней.

Я приготовилась к бою. К войне. Приготовилась к тому, что придется выдирать встречу зубами, но у методиста было хорошее настроение. Она повела меня длинным светлым коридором с детскими рисунками на стенах и вывешенными работами учеников в рамочках. Как же благополучно все это выглядит. Чистота, тишина, разговоры о заботе, о нуждах детей.

- Вы довольно долго не виделись. Поэтому не удивляйтесь, если вас не узнают и к вам не захотят. Дети обычно не помнят себя в два-три года, а некоторые не помнят и в пять лет.

Но я ее уже не слышала. Я увидела невероятно худенькую девочку, маленького роста, с тоненькой светлой косичкой и ручками-лапками, сложенными на худых острых коленях. Она сидела на стуле в кабинете и смотрела в одну точку. Платье, казалось, висело на ней мешком, и у меня внутри все болезненно сжалось.

- Дашаааа! – вскрикнула я.

- Лера! Ее зовут Лера! – настойчиво прошипела методист.

Девочка обернулась, увидела меня, и ее большие голубые глаза широко раскрылись с недоумением, с неверием. Как будто удивилась, что ее так назвали… но не от самого имени… а от того, что его кто-то помнит. Потому что удивление было радостным. Они засветились эти глаза. Как будто внутри нее включили свет.

Встала со стула, руки все еще сцеплены между собой. А я не могу сдержать слез. Меня всю трясет, меня лихорадит. Это же моя Даша. Моя девочка, мое солнышко. Все, что осталось от моей семьи. От мамы, от братьев. От отца….