– Лесные. Видно, на дозорного наскочили, – не мигнув, смотря прямо в глаза Нахабу, ответил седовласый кряжистый северянин. Твёрдый взгляд с горечью и болью остановил Нахаба от дальнейших выяснений.

– Потом ответ держать будешь.

Синеокая лежала на высоком дубовом столе, обнажённая по пояс. Вместо девичей, не познавшей мужниной ласки груди было месиво из обрывков мяса, сгустков крови и еще чего-то.

«Ведьмины травы», – догадался Нахаб.

Не отводя взгляда от раны, он представил, как убийца целится в сердце, заносит меч, вонзает и для верности вертит в податливом теле по кругу. Так умело убивают только лесные.

«Нет у меня больше дочери», – обреченно подумал он, и все же, надеясь на чудо, дрогнувшим голосом спросил:

– Как она? Рана тяжелая?

Кривозубая, всеми уважаемая ведунья и знахарка, быстро взглянула на вошедшего и продолжила привязывать к ране листья диковинной травы, – такой Нахаб раньше не видел.

– Рана-то? Ничего. Кабы не грудь, уже в путь к предкам собралась бы. A так ничего. Кровь не течёт – травушка-спасительница подействовала. Рана чистая. Подождём. В ночь в себя придет, значит, обойдётся. Только, видно… – знахарка всхлипнула, или это показалось Нахабу, и продолжила хлопотать над Синеокой.

Нахаб подождал и спросил.

– Чего не договариваешь? А?

– Чего-чего? – огрызнулась Кривозубая. – Что встал здесь? А? Мешаешь только. Хочешь стоять – стой, да только молча. Видал, опять кровь засочилась. – Она угрожающе вскинула на него свои тёмные, как чёрная ночь, глаза, и указала на дверь, – уходи отсюда.

Будь кто другой, Нахаб не стерпел бы такого обращения, не посмотрел и на дочь при смерти, но Кривозубой перечить нельзя. На то она и ведунья. Рассердишь, может в отместку наслать порчу какую или, хуже того, проклятие. Знает она много тайных слов и различных наговоров. Слушок ходит, что леший[16] и водяной[17] в дружках её числятся. Что ведунья? Бывает, простой северянин слово скажет, а у другого рот набок свернётся. Хорошо, если найдёт она нужное слово-отговор, а нет, так сведённым и будет ходить до последнего своего часа. Бывает, скотина начнёт падать. Не болеет, а с ног валится, только успевай со двора увозить. Ясно северянам, что слово недоброе в сердцах кто-то произнёс, – вот мор и приключился.

Северяне винят в таких бедах Чернобога. Страшный бог! Ненавидит он всё человеческое, так и хочет извести род людской. Неотступно бродит около жилищ, ждёт, когда кто слово плохое скажет или подумает чёрное о ближнем. Тут уж не миновать беды. Исполнится в тот же миг.

Особенно зверствует, когда северянка приплод ждёт. Так и крутит вокруг, так и крутит. Выдумывает, что сотворить. Не зря ведунья, травница или знахарка, это уж кто в роду имеется, как живот ни от кого уже не скроешь, уводит тяжёлую к себе. Что делается там – ни один северянин не знает. Только возвращается северянка бледная, измученная и старается никому на глаза не попадаться на зорьке и закате. Когда свет и темнота встречаются, Чернобог особенной силой обладает.

Знают все, не хочет он пускать дитё на свет. Норовит в матери оставить или мертвым выпустить, или, хуже того, этому жизнь дать, a другого, который уже бегает или в люльке качается, забрать. Такое часто случается. Народился здоровенький и горластый, а брат его или сестра начинает ни с того ни с сего чахнуть. Северяне шепчутся: «Чернобог дело своё справил. Ах, окаянный, опять его кровавая стрела пристанище нашла».

Есть у Чернобога еще и первая его отрада, для северян – чёрная опасность. Смерть северянки во время родов или вскорости после. Все родственники умершей, от малого до великого, – словно оголённые, нет никакой защиты от смертных наговоров. Родоначальник всех северян, бог Род