Ты уже почти спишь, а она не унимается? Это зверь. Не погладит, вытеребит все нутро и скажет «Так и было!». Но помни: поменять женщину, это не просто поменять оператора сотовой связи, – это согласиться на невыгодные условия тарифа. В следующей любви будет всё то же самое, но с твоим сгоревшим сердцем не будет сидеть никто, и ты будешь биться в стекло ее глаз, нащупывая ее грудь, и понимать, что ей по фиг до твоих проблем. Похнычешь устно в ухо прежней, которая вскидывала брови на твои попытки выйти за пределы стратосферы и уснуть, польщенным. Отвернешься к стенке и умрешь до утра. Утром тебя оттолкнет холодность ее улыбки и ледяное сверкание маникюра. Сядешь на льдину голым седалищем и перестанешь удить рыбу в затянувшейся льдом полынье. А ей скажешь, что видел падение метеорита из окна автобуса, в котором ехал с работы. Это приведет ее в восторг, – хоть что – то новенькое во мгле пустого света, хоть мошкара с проглаженными крыльями.

А негаданно встретишь ее с работы, помолодевшую от азарта сплетен и драйва, – так полюбишь заново, но прежней все равно позвонишь убедиться, что плачет по тебе, значит, уже не холодна, и ты пустишься в плавание по сугробам с букетом из трех тюльпанов, чтобы подсобрать ее, подтаявшую к тебе в разлуке. Начнешь удить рыбу, вдыхая смоляной воздух ее волос. Войдет теща, но какое вам до нее дело? Тень отца Гамлета эластичнее ускользала в дверную щель. Быть, только быть, и никаких вопросов, именно с ней, ни с кем другим, даже если теща сядет рядом смотреть кино и включит звук на всю мощь. Да плевать, ей же надо как—то понимать этот мир, устаревший для нее и потрескавшийся на форзаце книги жизни. Теща подойдет и ткнет тебя в спину своей палкой в крепком маразме. Ты улыбнешься жизни в углах света ее глаз, и продолжишь дело. Если есть виски, то надо бросить дело. Эта извивающаяся под тобой пантера, ее дочь, – и есть твои виски на выходные, до смерти успей насладиться.

И не ходи в интернет, пока не вышел.

А когда почувствуешь, что потерпел поражение на ее фронте, то виртуально порежешь, подобно рулету, ее кота на своем оборудовании для научной работы. Ведь этот увалень не давал ей спать, брякаясь на ноги посредине сладких грез и лишая сна на всю ночь до утра, так же, как ты, – спешил засвидетельствовать свое почтение, когда ее горящая рана затянулась и покрылась тонким слоем молодой кожи.

И перестоявшиеся розы охраняемой тобой ее ненависти к тебе за несостоявшиеся мечты, составили икебану, когда их окунули в золотую порошкообразную краску.

Отношения вянут без новизны. Олеся давно поняла это, и в уроках доброты вынесла урок для себя. Позволяла всем подругам пользоваться ее именем для знакомств и посещения ее вечеров, даже замужества и женитьбы друзей устраивала. И никогда она не позволит себя растоптать никакому, даже самому могущественному зверю. Олеся тверда в намерениях.

Когда спилом становится твоя ветвь, создавшее нагрубание коры в неудобное время, – хотя кто знает, когда бывает времени удобно расположить свои спилы, раскидать камни и вовсе выбросить их, накаленные страстью непрерывного движения вверх, – момент принятия решения всегда остается за человеком и его разумом. Когда понять разумом невозможно все выкрутасы Фортуны, когда пламя растит свой вулкан, то нет назад отступа, как нет пути назад коням и всадникам, гонимым горящей степью.

Главное, чтобы вверх все же было окно из мрака непонимания, зачем мы здесь, люди, кто мы здесь: клоуны или небожители, создатели или разрушители.

Белая небесная кровь отмывается от черных точек птиц справа над креслом, за тонким стеклом врачебного кабинета. Сюда не пускают посторонних. Здесь женщины прощаются с эмбрионами навсегда, и маленькие кладбища в душах полнятся крестиками, не надетыми через головы не рожденных младенцев, не коснувшимися нежной ткани распашонок. Эти крестики тонко позванивают наверху, как звезды.