Для Антона последовала галерея взглядов: разгневанный взгляд Олеси на Георгия и сразу же умиленный взгляд на Игоря. Антон всё понял мгновенно. Увлеченный интеллектуальной игрой, раз его так звали в беседу, Георгий вернулся на свое место между двумя дамами, напротив которых располагался Антон, и радостно продолжил диалог.

Олеся облегченно вздохнула, и тут же услышала затаенный шепот Игоря:

– Я несколько потрясен, Олеся. Эдвард сказал, что меня ожидает сюрприз, это ведь ты устроила эту встречу? И у тебя правда День рождения сегодня? но… ты!.. Такая обворожительная, в домашней обстановке и с такими друзьями! Они же профессора, а я… Я не ожидал интереса от тебя. Я просто владелец клуба и всего – то, вместе с Эдвардом.

– Но они мне не мужья! – снова шепнула с многозначительной интонацией Олеся.

– Так… Мир приобретает иные черты.

Да, всё произошло здесь же: горячка любви и отплытие двух любимых лодок, плашки, грубо нарубленные, без спилов времени. Олеся в конце вечера проводила до двери Антона, Георгия и двух милых дам, польщенных интересом к ним, их жизни не в России, из которой они много лет назад уехали.

За столом произошли еще две многозначительные паузы, приправленные, как лучший греческий салат, обворожительными улыбками Олеси, так что и дамы начали подозревать в разгорающемся пламени любви двух голубков, Олесю и Игоря, премило расположившихся рядом, но явно витающих в таких высоких облаках, где сами бывали до замужества.

Любовь притягательна и ощутима извне, ее пламя прожигает бетонные стены и делает податливыми даже каменные сердца. Любовь в мирное время, подаренное людям их предками, защищавшими страну от фашистских захватчиков, – это крылья людей.

Один волшебный миг пролетали птицы мимо окна. Один волшебный миг эти птицы соединяли пространство на «до» и «после». Один волшебный миг таяло мороженое в фужерах, посыпанное измельченными орехами и шоколадной стружкой.

Люди не измельчаются в познании.

– Тает море океанских страстей!..

– Разве не холодное море тает?

– И теплое море тает, если душа велит!

– У моря есть душа?

– У всего есть душа, Олеся!

В эту августовскую ночь, по—царски проведенную вместе, Олеся и Игорь познали пламя звезд и холод иллюзий. Волшебный миг, дарованный судьбам этих двух людей. Не доступная истуканам, любовь поджидает в простом дуновении теплого ветерка, пробежавшего по глазам, в прозрачности лепестков цветущих яблонь, в мягком детском платьице куклы, сшитом бабушкой, в аромате вареников, испеченных мамой, даже в теплых ключах, которые дал дед или отец прямо в твои руки. Да мало ли укрытий и тайных приютов любви! Главное беречь их в душе и помнить.

…И я представила, что заслышав весть обо мне, он рванул на улицу в снег, и хлад снега быстро падал на его волосы, ресницы, губы и щеки, плечи, спину и грудь. Особенно волновала меня его грудь, белая рубашка, тонкая ткань которой легко пропускала холодный воздух. А горячее сердце отскакивало от снега и неслось вслед за моим дыханием по длинной—предлинной улице с горящими неоновым светом витринами, новогодними гирляндами и фонарями, под которыми целовались наши тени много лет назад. На эту грудь я ставила банки, – так лечили кашель бабушки. Я не была его бабушкой, – только лишь возлюбленной или феей его уходящей юности. Но я слышала слабый и веселый голос его совсем старенькой бабушки, умиляющейся над причудами единственного любимого внука, голос, ласкающий непоседу – мальчика, провинившегося, и сразу же получающего прощение ее пылающего любовью к человеческому сокровищу преданной души, сердца любящей бабушки. Я люблю его еще больше, оттого что слышала голос его бабушки, этот умиленный моментом звонка внуку голос надежды на озарение умом и совестью. Бабушка сообщала, что накопила ему «денежков»… Сколько мешков? – В рифму мелькнула шутка, – и с этой шуткой в сердце я, покоренная силой мужчины, о котором идет речь, и который стоит теперь под снегом, услышав обо мне весть, о том, что, может, я сейчас на Покровке, и он меня увидит сквозь стекло в кафе, пьющую кофе с пирожком. Он – Игорь. Он не долго стоял, рванувшись сквозь рваную темноту из его кафе, где знакомые люди любили его, где друзья пели дифирамбы его пылкой душе, зажаренной, словно летающие птицы в Хорватии над Адриатическим морем, для подачи на стол богатому клиенту. Зажаренной страстью душе, испепеленной любовью и страстью одновременно. Длинный шарф ниспадал на снежное покрывало, такое пушистое, не примятое ногами пьяных, не сдунутое ветром, которого не было. Был только белейший пух ангелов света над нашими головами, потому что мы всегда вместе, даже тогда, когда он стоит один под снегом и пылает прошлой любовью, такой сильной, что прожигает рубаху, и весь этот снежный карнавал летящих ангельских перьев тает и прорастает пальмами и ручьями сока кокосовых пальм…