Я прикоснулся к клавишам фисгармонии и всевозможными жестами попытался объяснить, что сейчас буду играть. Сняв с головы свою льняную немку, я протянул ее Сатишу и, показав внутрь, сказал: «Мани, данейшн».

Пацан что-то пробормотал, улыбаясь и кивая головой. Я понял, что до него дошло.

– Вот и славно, – сказал я, протягивая ему руку.

Теперь надо было придумать, что играть и петь. Я знал несколько индийских бхаджанов, которым научился у кришнаитов, но для заработка они не подходили. Поразмыслив немного, остановился на русских песнях. Начал с «Русского поля».

Собравшись с духом, я принялся играть и петь, и очень быстро стал объектом всеобщего внимания. Сначала нас окружила такая же чумазая, как мой партнер, детвора, потом стали подходить взрослые люди, и, буквально через пять минут после перерыва, когда пошла следующая песня, вокруг столпилось человек пятнадцать.

Моя робость постепенно исчезла, голос зазвучал более громко, ровно и уверенно.

Не знаю, как я выглядел в глазах индийцев: им действительно нравилось мое пение, или они просто пришли поглазеть на то, как тут выкобенивается белая обезьяна. Однако, вскоре некоторые из них достали деньги и стали складывать их в бейсболку, которую держал в руках Сатиш.

Я посмотрел на его лицо: оно светилось от счастья.

Закончив вторую песню, я перешел к следующей. Это была «Ивушки вы ивушки».

Народ все прибывал, и мне стало как-то не по себе от такого количества слушателей; я уже стал беспокоиться о том, как бы не нагрянули полицейские и не наказали меня за незаконный заработок.

Однако, все было спокойно и мирно, и я разошелся на полную, перейдя на более веселые композиции. Сначала спел «Вдоль по улице метелица метет», а затем «Я милого узнаю по походке».

Зрители снимали меня на свои смартфоны, просили друг друга сфоткать их рядом со мной.

Вот так, нежданно-негаданно, мне удалось стать заезжим артистом Ришикеша.

Концерт продолжался минут тридцать, пока не почувствовалась усталость – надрываться без микрофона было тяжеловато. Я спел последнюю песню и, поднявшись на ноги, поклонился благодарной публике.

В этот момент, среди зрителей, мой взгляд уловил ту самую необычную женщину, которую мы с Майей видели на Ганга арати. По всему было видно, что мое пение ей очень понравилось.

Люди стали подходить ко мне, чтобы познакомиться и даже взять номер телефона, а она продолжала стоять на одном месте, словно ожидая, когда все уйдут, чтобы остаться со мной наедине.

Когда, наконец, публика рассосалась, мы с помощником приступили к распределению заработанных средств, а их набралось прилично – бейсболка была доверху наполнена монетами и бумажными купюрами.

Часть этих денег следовало бы пожертвовать либо в храм, либо бродячим монахам, поэтому я взял оттуда около трети, а остальное отдал Сурешу.

Его огромные черные глаза наполнились слезами от радости и благодарности и он, обняв меня за ноги, что-то залопотал. Я склонился к нему, обнял и погладил по спине.

Теперь надо было уделить внимание женщине, которая явно чего-то от меня хотела и я попытался объяснить Сурешу, что нам пора прощаться. Однако мальчик и не собирался уходить. Он принялся мне что-то говорить, но я ничего не понял.

– Он хочет проводить вас до вашего дома, – вдруг раздался за моей спиной голос таинственной незнакомки.

Я обернулся, обратив свой взор на нее.

Женщина, сложив ладони в приветствии, слегка склонила голову и произнесла: «Намаскар».

– Намаскар, – ответил я, повторив ее жесты.

– Меня зовут Рачана, – представилась она.

– Меня зовут Андрей. Здесь некоторые называют меня Индра, – сказал я и на всякий случай добавил, – я из России.