Мамтеев насторожился:

– Чего это он такое наделал?.. Тут, что ль? На ипподроме?

– Тут, – кивнул капитан. – Говорят, грохнули кого-то. Здесь, у вас. Вчера. А на него показали. Так его теперь менты у себя спасают.

– Спасают? – переспросил Мамтеев. – А, это… от кого?

– Да я сам не знаю ничего. Так только, случайно. Этот, кого грохнули, вроде, был завязанный на какие-то большие дела. Ну вот, теперь его друзья ищут, кто это сделал. Спросить хотят… я думаю, много и сильно. А менты спрятали Салыгова.

Капитан придумывал на ходу, стараясь вывести Мамтеева из равновесия. Что дальше, он и сам не знал. Как будто камнем о камень стукал, выбивая искру. Импровизировал, смотрел, может, где-то что-то проклюнется интересное. Вполне возможно, что Мамтеев действительно просто случайно находился в ближайшей конюшне в момент убийства. А может, и нет. В любом случае, это была единственная известная капитану зацепка, и он вслушивался в каждое его случайное слово, надеясь на чудо.

Осложнялось все тем, что откровенный разговор с Левой должен был состояться поздно вечером, и Елагин знал пока что меньше всех. Это ему очень не нравилось. Не привык капитан беспрерывно блефовать. Опасался ляпнуть что-нибудь не то, попросту забыв, что говорил раньше. Поэтому, закинув Мамтееву мысль о мстительных друзьях, он улыбнулся, помахал в воздухе программкой и направился к выходу.

– Я к тебе и в следующий раз приду, – предупредил он.

– Стой, – сказал вдруг Мамтеев.

В этот момент заорал издалека женский голос, тот самый, который его и позвал, когда капитан вошел в конюшню:

– Колька!.. Итить твою мать!.. Барракуда какая!.. Выводи на развязку своих, кузнец пришел!..

– Да щас, это!.. Подожди!.. Иду! – крикнул в ответ Мамтеев, приоткрыв дверь в конюшенный коридор.

От шума затопала и завертелась, взволнованно фыркая, лошадь в деннике.

– Не буду тебе мешать, – сказал капитан, еще раз подняв программку.

– Да подожди. – Мамтеев потер подбородок, заметно нервничая. – Говоришь, крутые?.. Они, это… и вправду будут спрашивать?.. А с кого?.. А ты-то откуда знаешь?..

– Колька! – снова крикнула женщина. – Кузнец ждет!..

– Чего тебя-то это так волнует?.. – спросил Елагин. – Не ты же убивал.

Инициатива в разговоре теперь перешла к нему. Мамтеев был проситель, ничего не знал и, похоже, боялся. Как бы там ни было на самом деле, но ведь его имя связано с происшествием. Было чего бояться.

– Колька-а, твою мать-то!.. – негодовала женщина. – Целый день кузнеца ждали, а теперь ты пропал!..

– Да не ори ты!.. – крикнул Мамтеев. – Щас иду, это… сказал же!

– Про такие дела молчать лучше, – сказал капитан.

Он снова подумал, что сказал достаточно. Напуганный больше, чем требуется, Мамтеев мог полезть выяснять в отделе кадров, где работает Салыгов. А то и в милиции у ипподромовских могли быть свои люди. Даже точно есть. Поэтому Елагин, сделав многозначительный вид и слегка подавшись вперед, к Мамтееву, повторил:

– Целее будешь, если молчать.

И протянул ему руку, которую тот пожал неохотно и вяло, погруженный, видимо, в разнообразные сомнения. У двери капитан остановился и сказал:

– Так перед следующими бегами я к тебе зайду. Да?.. С билетом. – Он показал руками высоту примерно бутылки. – Нормально так?..

– Тут народу… – сказал вдруг Мамтеев, принявшись, видимо, развивать беспокоившую его мысль, и показал рукой в сторону: – У нас в конюшне, там вон, в том крыле… стоял жеребец, это… спортивный. Конкурный. Рыжий такой. Потом на соревнования уехал, в Берлин. А тут прибежали, ходят по конюшне. Покупают его, или купили уже… Я, это, не слушал особо, чего они там. То крыло свободно, там они и ходили, а сюда я не пускал, к рысакам. А потом этого хрена нашли, там вон…